Кремль 2222. Покровское-Стрешнево

– Не могу. Вождь мне строго наказал, что информация совершенно секретная, и докладывать я должен только ему. Так что веди меня к Руго.

– Мне он о таком не говорил. Думаю, что ты врешь, хомо. Даю тебе последний шанс признаться во всем добровольно.

Люм произнес последние слова почти спокойно, без истерики – как прокурор Вышинский, о котором он однажды слышал в Космосе. Но с такой зловещей интонацией и с таким поганым выражением на физиономии, что у Тимура засосало под ложечкой. Мелькнула мысль – уж не переборщил ли он, игнорируя значимость «двуглазого»?

– В чем это я должен признаваться? – отозвался, стараясь сохранять самообладание. – Ты чего мне шьешь, чувырла?

– Я не умею шить, дебил. Немедленно чистосердечно признавайся во всех преступлениях, а не то пожалеешь. Считаю до трех. Раз…

Тимур молчал. Кто знает, что на уме у этого среднего шама? Как-то странно он себя вел. Ясно же сказано – дело срочное и секретное, докладывай Руго. А он даже не почесался. В чем подвох?

– Два, – пискнул мутант.

«Я представляю для упырей ценность до той поры, пока владею информацией о том, что случилось этой ночью, – подумал Тимур. – И судьба золота их интересует даже больше, чем судьба Лыса и Гука. Расскажу сейчас все Люму – буду полностью зависеть от него. Может, он меня вообще собирается убить, как только все выведает?.. Нет, попробую держаться до последнего».

– Три, – прошипел Люм, приобретая сильное сходство со злобным хорьком. – Ну, сам напросился, хомо. Теперь не умоляй о снисхождении.

Он, сморщив рожицу, уставился в лицо Тимура. Щупальца под глазами сначала зашевелились, затем напряглись и вытянулись в струнку. Через секунду-другую Тимур ощутил, как в голове повеяло сквозняком.

«Сейчас будет в моей памяти копаться, – догадался он. – Ну, попробуем, кто кого».

Сосредоточившись, Тимур замурлыкал про себя песенку «В траве сидел кузнечик», которую знал с детства. Использовать при наступлении крайнего случая навязчивый мотив посоветовал Егор – это был примитивный, но относительно надежный прием, позволявший защитить сознание от проникновения «мозгоправов». Идея заключалась в том, что набор повторяющихся слов образует смысловое кольцо, создавая нечто вроде экрана. Пробиться через него, в принципе, можно, но процесс чтения чужих мыслей в той или иной степени затрудняется.

Судя по тому, как физиономия Люма позеленела от злости, прием и на самом деле работал.

– Ах, вот ты как, хомо? – пробормотал шам. – Фокусы мне устраивать?

Сжав кулачки, он надул щеки, а затем резко выпустил воздух, как будто собирался плюнуть в Тимура. Тот ощутил очень сильное давление в области головы, такое, что шея начала выгибаться назад. Мелькнула судорожная мысль: «Эх, зря я сцепился с двуглазым упырем», но исправлять ситуацию было поздно. Не зря говорят в народе: хорошая мысля приходит опосля.

Испугавшись, что вот-вот сломаются шейные позвонки, Тимур инстинктивно попятился назад, пока не уткнулся икрами ног в деревянное ребро топчана. Здесь он вознамерился предпринять последнее осмысленное действие – заметив краем глаза табуретку, шагнул в ее сторону. План был изначально глуп и мог прийти в голову лишь в состоянии паники. «Схвачу табуретку и засажу в лоб упырю», – подумал Тимур, но, потеряв равновесие, навзничь плюхнулся на лежанку.

Попытка встать ни к чему не привела, потому что силы окончательно оставили Тимура, как и воля. А вот сознание продолжало бодрствовать, но по отдельности от тела. Находясь в этом странном состоянии, Тимур увидел, как Люм приблизился к нему и несколько секунд стоял в задумчивости. Подглазные щупальца шама медленно вращались, а вытянутый и заостренный, как у Буратино, нос морщился и вздергивался, словно мутант собирался чихнуть.

Но Люм так и не чихнул. Зато сделал другое – вдруг взял и больно ущипнул Тимура за щеку острыми коготками. Именно больно – Тимур явственно ощутил, что упырь разодрал ему кожу. Только вот отреагировать на хамское поведение не сумел ни словом, ни движением. Его практически парализовало, и все, что он мог, это дышать и шевелить зрачками глаз.

Похоже, именно по зрачкам шам определял состояние жертвы, пристально вглядываясь в ее лицо. В настоящий момент Люма что-то не устраивало. Нахмурившись, он пробормотал:

– Надо же… Хм, попробуем добавить напряжения… А сейчас, как?

И снова ущипнул подопытного, выбрав для проверки кромку уха.

На этот раз Тимур не ощутил ничего, кроме легкого покалывания. Самое удивительное, что в его голове продолжали звучать слова «в траве сидел кузнечик, совсем, как огуречик…», и происходило это само собой. Где-то в глубине сознания шевельнулась мысль: «А ведь обломался, похоже, упырь. Не может добраться до моей памяти». Но толком позлорадствовать Тимур не успел.

Люм приступил к активной фазе реализации своего замысла, и вскоре стало ясно, что он приготовил для жертвы изощренную пытку. Убедившись, что хомо парализован и не способен оказать сопротивления, мутант вынул из кармана халата толстый шнурок. Демонстративно поднес его к лицу Тимура – мол, смотри сюда, ничего не упусти – и зловеще ухмыльнулся.