Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве

Таня мне позвонила только следующим вечером. У них все сложилось хорошо: ее Джулиано благополучно выпустили из ментовки, – с его американским-то паспортом! – и они сразу поехали к ней домой. Обо мне, конечно, забыли. Через месяц я был у них на свадьбе. Но я уверен, их союз был заключен много раньше: на небе. Дела у Джулиано пошли в Москве блестяще: на взбесившейся в кризис бирже он сумел зарабатывать крутые деньги. Он даже начал на радостях учить язык свой древней славянской бабки.

Во Флоренции все сложилось после нашего отъезда очень грустно. Дон Спинноти не возвратился из России, и никто не мог ответить, куда он исчез. Вернувшийся из Москвы Карло смог только путано объяснить, что «подлец» Джулиано избил его в аэропорту, и защититься ему было нечем. Что случилось потом с древней иконой он не знал: дипломат убежал, потом не полетел с ним, и больше его он не видел. Рассказывая про это, смешливый Джузеппе не смеялся, а по-настоящему плакал.

Анжела после похорон брата улетела к своим дочерям, в Англию, и вернулась оттуда только в следующем году, ранней весной. Франческа приезжала домой на похороны брата, но вскоре тоже навсегда покинула эту виллу.

Прошел месяц, но дон Спинноти не возвращался. Консильери Филиппо так и не успел сообщить ему о смерти сына. Он стойко ждал своего «дона», и все это время полиция наседала на него, распутывая и смерть «русского» в церкви, и неожиданный «несчастный» случай с Марио. «Семья» распадалась на его глазах, миланские люди его больше не слушались, и, организовав на 40-й день на могиле Марио достойную службу, консильери тихо и незаметно, опасаясь только Карло, навсегда покинул Италию.

43. Милан

Каждую зиму я езжу в горы кататься на лыжах. Последние годы – только в Альпы. Я люблю австрийский и итальянский Тироль. Но в этот раз у меня возникли сомнения, смогу ли я так же свободно пересекать европейские и прочие границы, как раньше, до событий последнего лета. Все-таки мы с Джулиано унесли наши ноги из Италии, оставив за собой свежий труп. И не какой-то, а единственного сына могущественного мафиозного дона. Поэтому я позвонил своему знакомому юристу и попросил его кое-что узнать. Через несколько дней я подъехал к нему в офис за ответом.

С официальной стороны оказалось все хорошо: никто из нас троих не значился в поиске по Интерполу. Было все действительно так, как пишут об этом в книжках: мафиози никогда не обращаются со своими проблемами в полицию, какими бы они ни были. Мафия решает все только сама, и по-своему.

Поэтому с Джулиано все было ясно: миланская мафия о нем никогда не забудет. Он сам это понимал, и нос из Москвы полгода уже не показывал. Но лично со мной все было не так просто. Я никого не убивал. Но только мафия, наверное, не была в этом до конца уверена. Я ведь тоже был на вилле, я сам выбрался из подвала и так далее. Являлось ли аргументом признание Джулиано по телефону Анжеле, – тоже было непонятно. Поэтому, как на все это смотрит миланская мафия, мне было неясно.

Осенью, и на католическое Рождество я пробовал разыскать и поздравить по телефону Анжелу, – я по-прежнему любил ее. Но из всех известных мне телефонов ответил только Карло. Он узнал меня, и возбужденно заговорил что-то по-итальянски. Сначала он только говорил, потом начал кричать, но разобрал я только слово «морте», из чего мне стало ясно, что он только и ждет, чтобы меня зарезать.

Всю осень и первые зимние месяцы я это спокойно обдумывал, поворачивая в голове так и сяк, склоняясь, от греха подальше, и от мафии, съездить лучше в Австрию. Но в начале февраля, мне стало стыдно. Я подумал, что если не решу эту проблему сразу, этой же зимой, то мне придется прятаться от этих мафиози всю оставшуюся жизнь. Если это сделать всего раз, то надо будет делать так всегда. Меня это не устраивало. Решать проблему надо было в лоб, сразу, чем бы все ни кончилось, – только так я обрел бы свободу и душевный покой.