Кремлёвские мастера

Вступивший на престол Иван III прекрасно сознавал, что его отец еще был пленником и данником татар.

К 1462 году территория Московского княжества не превышала теперешней Московской области. Граница на севере проходила примерно в 80 километрах от Кремля. На юге, в ста километрах, стояли по берегам Оки сторожевые заставы от татар. На западе, сразу за Можайском, шла граница Великого княжества Литовского.

За годы своего правления Иван III расширил земли государства в три с половиной раза. Благодаря хитрой и дальновидной политике в 1480 году он уничтожил последние остатки зависимости русских княжеств от татарской Орды.

Московские дружины открыли Сибирь и, спустившись по Иртышу, дошли до Оби.

Венеция, Рим, Венгрия, Дания, Молдавия, Турция, Персия, Грузия установили с Москвой прочные дипломатические связи.

И наконец, привлекая крупнейших отечественных и итальянских мастеров, Иван III начинает так перестраивать свою столицу, что еще недавно захудалая, деревянная Москва к концу столетия становится в один ряд с крупнейшими западными городами.

СВЯТОЙ ЕГОРИЙ

место радости и довольства подарок великого князя принес в дом Ермолина смутное ощущение напряженности. Золотой ковш раздражал Василия Дмитриевича. И хотя он стоял среди других похожих на него ковшей, каждый раз, садясь за стол, Ермолин почему-то видел именно его и только его.

Ковш все время напоминал Ермолину о слове, данном великому князю: вырубить из камня фигуры для украшения Фроловских ворот. И надобно было поспешать с работой, а дело, как на грех, не двигалось с места. Все, что пробовал, получалось не так, как хотелось. Днями совсем в отчаяние впадал. Даже руки опускались.

В один из таких дней велел Ермолин жене убрать ковш куда-нибудь подальше, в кладовку. И почудилось, что сразу же стало легче и покойнее на душе. А вскорости и вовсе перестал Василий Дмитриевич думать о княжеском подарке. Не до него было. Каждый день ходил теперь Ермолин поочередно во все московские церкви. В иных, отстояв службу, не задерживался пи минуты. Другие же посещал и два и три раза — будто что-то искал Василий Дмитриевич в московских церквах.

Так оно и было на самом деле. Смотрел на иконы с изображением святого Георгия на коне, а искал своего Георгия.

Рассказать о том, как появилось на свет произведение искусства, почти невозможно. Нельзя указать точно дни, часы и минуты, когда что задумано и когда что выполнено. Ходит человек по городу, занимается десятками повседневных дел, смотрит вокруг, что-то примечает, что-то запоминает. И постепенно из обрывков фраз, из отдельных запомнившихся жестов. из клочков воспоминаний складывается очень нужный образ, который предстоит воплотить в красках, звуках, словах, в дереве или камне. Но вот наступает тот день, когда, отбросив все маловажные дела, отключившись от всего окружающего, человек начинает творить. Так, вероятно, случилось и с Василием Дмитриевичем, когда однажды с утра пораньше он направился в угол двора, к большому сараю, где уже заблаговременно были сложены в углу толстенные чурбаки липы.

Накануне Василий Дмитриевич засиделся допоздна в гостях у монетчика великого князя итальянца Джованни, или, как его называли в Москве, Ивана Фрязина. Зашел к нему Василий Дмитриевич по малозначимому делу — написал он по-гречески письмо знакомому купцу в Крым и захотел проверить, не ошибся ли. Итальянец письмо прочитал и ошибок не нашел. А потом достал фляжку иноземного вина, и начался разговор. Сначала о последних слухах, потом о родине Фрязина. Уже под самый конец итальянец показал Ермолину еще не законченный новый штамп для монет великого князя. И вот тут-то Василий Дмитриевич вдруг заметил висевшее на стене изображение Георгия на коне. Победа Георгия уже предрешена. Отважный воин вонзил копье в раскрытую пасть змия и готов скакать дальше, навстречу новым битвам, новым подвигам…

Тщетно упрашивал Василий Дмитриевич подарить или обменять эту иноземную икону. Фрязин наотрез отказался.

— Не могу, не имею права. Это дар сестры, когда я шесть лет назад уезжал из Италии в Москву. А сестра получила икону в дар от нашей матушки…

Так и ушел Василий Дмитриевич расстроенный и вместе с тем полный радостного ощущения, что увидел наконец-то нечто для себя очень важное и нужное. А вернувшись домой, долго не мог уснуть. Даже вставал раза два или три, чтобы испить холодного шипучего кваса, и опять лежал в полной темноте, уставившись в потолок.