Кремлёвские мастера

На этом пиру жизнь Василия Дмитриевича опять получила новое направление. Жена Ивана III великая княгиня Марья после перемены тридцатого или соронового блюда подозвала к себе Ермолина. Похвалив изрядное мастерство скульптора, великая княгиня пожелала, чтобы Василий Дмитриевич принялся за повое дело: восстановил и достроил храм святого Вознесения. Тот самый, что стоял уже многие десятилетия забытый и поросший травой неподалеку от Фроловских ворот.

Ермолин хотел было уже, сославшись на усталость, отказаться от этой малоинтересной работы, да нечаянно перехватил взгляд великого князя. И Василию Дмитриевичу стало ясно, что просьба тихой, застенчивой Марьи есть хорошо и вовремя угаданное желание Ивана III.

Храм при девичьем монастыре заложила почти шесть десятилетий назад великая княгиня Евдокия — вдова князя Дмитрия Донского. Но достроить его не успела и была похоронена в незавершенном храме. Очередной московский пожар сильно повредил все сооружение. Обгоревшие своды стали такими хрупкими и непрочными, что входить внутрь было опасно. Ермолину предстояло построить церковь заново, причем построить, не разрушая старый храм — место погребения всех великих княгинь. В такой работе таились и свои трудности и свои радости. Трудности потому, что связывал по рукам и ногам Василия Дмитриевича замысел первого строителя храма. Менять в нем что-нибудь уже было нельзя. А радость таилась в самом преодолении всех набравшихся сложностей.

Много дней приглядывался, присматривался Василий Дмитриевич к обгоревшей церкви. Попытался было забраться даже на крышу, да напугался рухнувшего со сводов камня. Гул от глыбы, упавшей внутрь пустого храма, всполошил гнездившихся поблизости ворон. С криком взметнулись они вверх черной тучей. И было их такое множество, что Ермолину показалось, будто застили они солнце.

А еще упавший камень пробудил у Василия Дмитриевича грустные раздумья: справится ли он с этой работой? Может, лучше было отказаться тогда, на пиру. Но, припомнив властный нрав великого князя, понял Ермолин, что нет у него пути к отступлению, что обстоятельства сильнее его, ибо вступила уже в действие сила, превышающая его собственную. Сила, именуемая «государево дело». Великого князя меньше всего интересовало, что и как думает сейчас Василий Ермолин. Князю важно было сейчас, чтобы народ русский, именно русский, а даже не московский, видел в нем, Иване III, прямого наследника и продолжателя дела Дмитрия Донского. И, поняв все это, Василий Дмитриевич приказал с понедельника возводить прочные леса вокруг обгоревшего храма.

Теперь нередко Василий Дмитриевич переплывал на лодке Москву-реку и, уходя подальше от берега, часами смотрел, как раскрывается перед ним вид на город.

Слева на самой вершине холма высилась могучая квадратная Боровицкая башня. Чуть правее ее из-за макушек раскидистых яблонь и кустов сирени виднелись серебристые купола церкви Иоанна Предтечи. Рядом с нею почти по самой кромке холма протянулся дубовый забор, из-за которого вырастали ярко разрисованные башенки, переходы, шатры и фигурные кровли великокняжеского двора. Строгим и внушительным представлялся рядом с ними белокаменный Благовещенский собор. А над зеленью садов, над крышами домов и сараев в некоем определенном порядке поднимались сверкавшие на солнце купола Успенского собора, Архангельского, церкви Иоанна Лествичника, храмов Чудова монастыря. За ними среди разноцветных крыш боярских усадеб виднелись шатры маленьких церквушек, подворья Троице-Сергиева монастыря, и, наконец, на самом правом краю, выдавалась своей белизной недавно перестроенная Фроловская башня. И все это отделялось, отгораживалось от зрителя зеленой полосой садов, светлой лентой крепостной стены, отражавшейся верхним краем в сивей реке. Именно эта трижды обозначенная граница придавала всей панораме какую-то трудно объяснимую и вместе с тем очень ощутимую легкость, нарядность и даже сказочность.

Собор, который сейчас достраивал Василий Дмитриевич, заполнял паузу в существующем ритме куполов и шпилей между Чудовым монастырем и Фроловской башней. И в часы, когда над Москвой начинал звучать колокольный перезвон, Ермолину представлялось, что вся панорама Московского Кремля и есть этот торжественный звон, навсегда застывший в камне на одной определенной музыкальной фразе, где большие купола — густые бархатные басы, купола поменьше — средние голоса, а острые шпили дворца и колоколен — перезвоны маленьких серебряных колокольчиков…

Накануне освящения и торжественного открытия храма прибыл осмотреть строение любимец великого князя, известный книгочий посольский дьяк Федор Курицын. Долго ходил вокруг, все оглядывал, постукивал палкой, а потом вдруг вымолвил:

— Что ж, Василий, много я наслышан, что иноземцы зело искусны в строении, а наши зодчие будто им уступают. Но теперь вижу — сделал ты все так мудро и красно… Дивна сия работа твоя!..