Кремовые розы для моей малютки (СИ)

Потом он впился глазами в текст. Он читал — и будто не понимал прочитанное, и трижды возвращался к началу статьи. Крохотной совсем. Он явно не хотел… нет!.. он не мог поверить в смысл тех слов, из которых она складывалась. И душа его не принимала, и разум отказывался. Шеф рассказывал, он слушал — и не до конца понимал услышанное, вдруг шеф пошутить над ним вздумал? За ним такое не водится, но…, а вдруг? А копия листа из старой газеты переубедила Майкла Гизли. И все равно верить в напечатанное никак не хотелось. Нет, этого не может быть, потому что этого быть не может. Дачертжеменяподери!!!

Фома, с улыбкой, внимательно, наблюдал за парнем. Тот читал — и лицо его вытягивалось все сильнее. Наконец, он вернул злополучный листок шефу — и, со всего размаху, со всей дури шарахнул кулачищем по столу.

— Тихо-тихо! Не ломай казенное имущество, — сказал господин комиссар. — И не мечись по кабинету. Сядь! Сядь, тебе говорю!

Громила-стажер послушался. Ему явно хотелось сейчас крушить все, что под руку попадет. И мебель, и стены — каменные ли, деревянные ли, да хоть железные… все равно, все едино! Лишь бы выпустить то злое пламя, что клокотало в его груди. Как говорила бабуля: выплеснуть из души кипяток. Черт, черт, черт! И это случилось с ним, с ним?! Нет, слова тут просто бессильны. Он издал полустон-полурык.

Фома сочувственно покачал головой. Нет, он всегда подозревал, что у Того, наверху, непростое чувство юмора. Мягко говоря. Язвительное, забористое и глумливое. Большинство ведь искренне считает, что ничего подобного у Него нет и быть не может, и не должно, и даже думать о подобном — великий грех. Кощунство и едва ли не святотатство. Господин комиссар хмыкнул. От страха и почтительности кое-кому мозги отшибает и способность мыслить. Он же, Фома Савлински, не питал излишнего почтения и не трепетал перед властями. Ни земными, ни заоблачными. Уж чего нет, того нет. «А старик-то шутник изрядный», подумал Фома. «И не хочешь, а признаешь — шутка Твоя удалась ибо хороша она».

— Что, Мишенька, обложили тебя аристократы и богатеи со всех сторон? — захохотал господин комиссар. — И не вырваться? Да и вырываться неохота. Верно?

Гизли смотрел на своего шефа затуманенным взглядом.

— Верно, — буркнул он.

— Не обижайся на меня. Я не над тобой смеюсь, а над ситуацией — большего идиотизма давно не встречал. Ой, не могу! Не могу!

Нахохотавшись всласть, господин комиссар вздохнул, утер выступившие слезы и, наконец, сделал серьезное лицо.

— Понимаешь теперь, в чем дело? Старая тема, вечная тема.

— Деньги? — понимающе хмыкнул Гизли.

— Они, проклятущие. Удачно вышла замуж юная скромница, мисс Джулия Тирренс. Весьма удачно!

— Удачно ли? Шеф, вы сейчас не шутите?

— Ни минуты. Серьезен, как никогда. Карлос ди Сампайо любил свою жену так сильно, что немного стыдился этого. Он смущался не зря: добрый католик обязан любить Пресвятую Деву, потом — ту, которая его родила, и только потом — супругу. Ее место — третье, и ни ступенькой выше.

Нет, Карлос ди Сампайо после венчания и свадебных торжеств «не стал на путь богохульства и порока» — как говорят святые отцы. Просто ярче всех звезд небесных, ярче Солнца и Луны, и всех сокровищ мира, для него воссияла она. Юная Джулия Тирренс, обычная, скромная машинистка. «Роза Эдема» — так он ее называл в своих письмах. Или вот еще: «белая роза в росе». Наперекор семье, он женился на ней и подарил ей свой титул и богатство. Лучше бы он появился на свет в обычной семье, попроще. Либо родовитой, но бедной. И тогда Карлос и Джулия остались бы живы. Воспитывали дочерей, работали, отдыхали на море… эх.

На беду, Карлос ди Сампайо оказался знатен и богат. Причем, настолько, что его убийца, в ослеплении своем, забыл о родственных узах. Какие тут узы, когда на кону — миллионы?!

Гизли вытаращил глаза. Он сейчас не ослышался? Неужели…

— Миссис Тирренс? Старуха приговорила родную дочь…

— …и зятя. Именно так все и произошло. Умница, на лету ловишь.

— Да вы же сами… — замялся громила-стажер.

— Я намекнул, а ты все понял. Говорю же, молодец. На чем я остановился? Ах, да. Задумано было элегантно и убийственно просто. Я даже представляю — как это выглядело, — господин комиссар тихо выругался. — Старая дама, расточая нежные словечки «деточкам и малюточкам», от души накормила их своими пирожными. Тогда еще не столь знаменитыми, но вкусными. Убийственно вкусными.