Кремовые розы для моей малютки (СИ)

— Баб, а давай я тебе лучше из книжки почитаю, очень полезной, называется «Первоначальные следственные действия»? Вот послушай: «Трупное окоченение появляется через 2-3 часа после смерти и развивается примерно в течение первых суток — чем ниже температура, тем медленнее идет окоченение. Развивается оно, как правило, начиная с мышц лица и распространяясь к нижним конечностям, исчезает в том же порядке, как и появляется, то есть от головы к ногам. Окоченение сохраняется обычно в течение трех суток (в холоде и при некоторых отравлениях — дольше).» Или другое — тоже интересное: «Трупное высыхание хорошо заметно на глазных яблоках, так как блестящая роговица после смерти мутнеет и становится непрозрачной. Если глаза были открыты, то примерно через 3-6 часов на соединительных оболочках глаз в результате высыхания образуются буроватые полоски (пятна Ларше)…»

Старушка прекратила лепить, фыркнула и несильно огрела внука полотенцем. Облако муки тут же окутало их обоих.

— Я тебе сейчас самому устрою и окоченение, и высыхание! Ирод царя небесного, а не ребенок!

— Баб, ты чего дерешься? Сама же захотела узнать че-нить про нашу работу. Просветиться.

— Дурное ты дите! Мне про живых интересно: что у вас там и как, а не про покойников. Может, меня саму через день, месяц или год закопают… зачем напоминать? Кыш отсюда!

Майкл Гизли любил бабулю и ее пельмени тоже любил, но терпеть не мог, когда его — стажера Управления полиции, работающего в Отделе по расследованию убийств, помощника самого господина комиссара — называли «ребенком» или «дитем». А еще сильно не любил, да и и не умел рассказывать те самые профессиональные байки, но разве ж ей объяснишь? Гиблое это дело. Майкл Гизли нахмурился, взял книгу под мышку и, буркнув: «Позовешь!» — вышел из кухни. В этот момент и зазвонил телефон.

— Миша! Трубку возьми, окаянная душа, у меня руки в муке! Тебе звонят, кому ж еще?!

Бабуля оказалась права и на этот раз. Как всегда.

— Добрый вечер! Прости, что беспокою в такое время. Передал?

— Передал, господин комиссар.

Майкл Гизли, разумеется, не стал уточнять — при каких обстоятельствах он это сделал, бг-г! Ведь главное — это результат. Остальное — просто мелкие, несущественные подробности.

— Молодец! Спокойной ночи, стажер!

— Спокойной ночи, шеф!

[i] Бабушка у Майкла Гизли — русская.

Глава 11

Фома внимательно смотрел на вошедшую девушку. Среднего роста, тоненькая, болезненно бледная и полупрозрачная, про таких говорят: «в чем душа держится». Хороши были только густые черные кудри до плеч и даже не большие — огромные! — глаза, невероятного синего цвета, яркого и глубокого одновременно. «Сапфировые очи». Как принято писать в романах: «бездонные». Затасканные сравнения: банальщина, бульварщина... но ведь правда», думал Фома. Ее смело назвали бы красивой, если бы не эта болезненность, не эти черные тени, залегшие под «бездонными сапфировыми очами». Ее хотелось оберегать от любой опасности, от малейшего зла, при этом она отчаянно пыталась выглядеть сильной и независимой. Металлической опорой, с подведенным к ней током высокого напряжения.

Господин комиссар смотрел на девушку, и сердце его щемило от сострадания. В излишней сентиментальности он себя упрекнуть не мог, да и не полагались ему такие чувства. С такими в полиции делать нечего, одна помеха, вред и тоска. Но сейчас господину комиссару было плевать на правила, гласные или негласные. Сердце болело, уже не переставая, а в голове настойчиво звучало: кто же тебя обидел, девочка? Какой сволочью надо быть, чтобы тебя — обидеть…

— Добрый день, мисс ди Сампайо!

— Знаете, господин комиссар, вы первый человек, которому нормально удалось произнести мою фамилию, — усмехнулась Мерседес, опускаясь на стул, заботливо подвинутый громилой-стажером. — Это допрос?

— Что вы, мисс ди Сампайо! Допросы я в своем кабинете не провожу. Мы с вами сейчас просто беседуем. Жить в пансионе такой юной леди, наверное, грустно. У вас нет близких родственников в нашем городе или за его пределами?

Девушка напряглась, плотно сжала губы. И, наконец, произнесла, явно нехотя:

— Есть.

Фома выжидательно молчал, не сводя с нее глаз.

— Младшая сестра, Долорес ди Сампайо. И бабушка, миссис Флора Тирренс, — хмуро добавила девушка.

— «Сладкая Бабушка»? — от удивления господин комиссар едва не присвистнул.