— И ради желания этого ты был готов предавать, верно?!
— Нет. Никогда и никого не предавал и даже наоборот...
— Наоборот?! Сейчас проверим! Подвергся ли ты каким-либо репрессиям со стороны властей немецких оккупационных войск и правительства Украинской рады?
— Нет, никаким репрессиям я не подвергался…
— Почему?!
— Думаю, потому, что это происходило в скотское время, когда солдата не брали в плен, и, если только немедленно не расстреливали, тотчас предлагали перешить погоны. Я не подвергся репрессиям, потому что каждый специалист, особенно столь редкий, был на отдельном счету...
— Каждый безвольный специалист!
— Это вопрос дискуссионный, гражданин начальник. Я могу попросить у вас закурить?
— А отчего же не попросить, раз ты у нас такой шелковый вдруг стал, попроси!
— Прошу…
— По всей форме попроси, гнида!
— Гражданин начальник, я, Нестеренко Петр Ильич, прошу у вас закурить…
— Что, успокоиться хочешь?
— Скучаю по пеплу...
— Ты смотри-ка, а! Все-таки хочешь убедить меня, что не трус, да? По морде получил и опять шутишь?
— Не трус, да...
— А тогда на вот тебе, бери!
Остатки злобы. Закипающую агрессию просто так не побороть. Ударив один раз, Перепелица не выдерживает и повторяет аттракцион.
— На, сука! На!
На этот раз он попадает в переносицу и в висок. Удары его по-прежнему увесистые и точные. Перепелица расстегивает засаленный ворот и, встав из-за стола, вновь возвышается над мной:
— Так что ты делал в Киеве, гнида?
— В Киеве я проживал до занятия его Петлюрой, то есть до июня-месяца, но это не точно, — пытаясь сосредоточиться, сплевывая кровь, отвечаю я.
— Чего ты тут разлегся? Вставай!
— Слушаюсь, гражданин начальник...
— И кровь утри!
— Секунду…
Пока я пытаюсь встать, Перепелица не смотрит на меня. В этот момент следователь вспоминает об одной из своих непосредственных обязанностей. Перепелица подходит к стулу, с которого только что сбил меня, и начинает внимательно осматривать его. Такая работа. Перед каждым новым допросом следователю надлежит тщательно изучать мебель во избежание обмена информацией между заключенными. Выходит — забыл! Подобно скрипичному мастеру, который сосредоточенно просматривает каждый сантиметр деревянной поверхности, Перепелица ищет на стуле зарубки или хлебные мякиши. Если я умру здесь и сейчас, следователю ничего не будет, однако, если вдруг выяснится, что кто-то из арестантов сумел оставить послание, быть беде! Вот и ответ. В действительности Перепелица ненавидит меня уже за то, что каждый день ему приходится осматривать стулья, в то время как еще несколько лет назад он был вынужден засовывать руки по самые локти в парашу, ведь даже там, по мнению советской власти, поганая контра могла оставлять тайные сообщения. Перепелица до сих пор помнит тот запах и ненавидит всякого человека, из-за которого когда-то ему приходилось закатывать рукава.
— Так а почему же ты, гнида, не остался с Петлюрой? — вновь сев за стол, спрашивает Перепелица.
— В числе группы летчиков, служащих в украинской авиации, я отказался дать подписку правительству Петлюры и выехал в город Екатеринодар…
— Для чего?
«Черт, как же теперь болит голова…»
— Для чего, я тебя спрашиваю, ты выехал в Екатеринодар, сука?
— Чтобы служить в штабе авиации добровольческой армии Деникина, гражданин начальник…