Кремулятор

— Потому что в Киеве идиотов было еще больше. Взвешивая все «за» и «против», я ошибся тогда, рассчитав, что он сможет навести порядок.

— Значит, ты всегда был на стороне тех, кто может навести порядок?

— Мне кажется это разумным. Неужели вы поступаете иначе?

— Не отвлекайся!

— Я не ехал непосредственно за Деникиным — я двигался за силой, которая, как мне тогда казалось, могла остановить всеобщий хаос.

— О каком хаосе ты говоришь?

«О каком хаосе я говорю? И правда, откуда же тебе, сопляку, знать. Вот же, перед тобой мои дневники… Что же ты все мучаешь меня, а? Возьми да прочти!»

Перед парадом прошел молебен, красные расстреляли монахов, белые допросили и повесили командира красных. Высшее командование русской армии в очередной раз сфотографировалось, а в Киев вошли немцы. Тут восстание, там вооруженное выступление. Бесконечные принятия постановлений, образования комитетов и создания чего-нибудь, чего никому и не надобно. Совещания, резолюции, призывы. Правительства временные, всё неустойчивое, непонятное, преходящее. Это село зачем-то освободили, то не пойми для чего сожгли. Пришли летописцы, пепелище старательно описали, крестьяне долго рассказывали им, что и как происходило, а потом летописцев этих для чего-то взяли да и разорвали на куски. Затем пришли солдаты и крестьян этих расстреляли, а дома и не спалили даже, потому что нечего уж было палить...

— Нестеренко, ты чего опять замолчал? Давно по морде не получал? Все зажило?

— Зажило, гражданин начальник…

— Ты говорил о хаосе…

— Я скорее вел к тому, что в хаосе этом было довольно сложно принимать правильные решения и из кого бы то ни было выбирать…

— А выбирать не нужно было, Нестеренко, — нужно было быть со своим народом!

«Боже, вот же кретин! Быть со своим народом — ну не мудак ли, а?! Да будет тебе известно, гражданин начальник, что этот самый народ, неотъемлемой частью которого ты, валенок, безусловно являешься, ничего не хотел. Тот же Деникин правильно подмечал, что всю Гражданскую войну толпа шла обывательским путем нейтральности. Народ не собирался проливать свою кровь ни за одну из сторон. Время от времени, устав, отчаявшись, обезумев от голода, масса срывалась за обещаниями тех или иных проходимцев, но не более того. Ни красные, ни белые, ни Петлюра, ни Махно, ни Скоропадский — никто из них по-настоящему не выступал вместе с народом. Да и сам народ, если и ввязывался в бой, то отстаивал права кого угодно, но только не самого себя».

— Мне что из тебя теперь по слову вытягивать?

— Знаете, гражданин начальник, я тут просто задумался, и мне кажется, что народ-то и сам-то не очень-то понимал, чего хочет...

— Вас, дворян, русский народ всегда не устраивал!

— Напротив, я считаю, что ничем и никогда от простого мужика не отличался…

— Нестеренко, что ты тут несешь?! Не отличался он от простого мужика! Киев, Варшава, Берлин, Париж — ты дворянин!

«Ну и что? А Ленин твой что, не дворянин?»

— Вы так говорите, гражданин начальник, будто все эти города я посещал по собственной воле. Я же не на воды туда выезжал! А что касается дворянства… Так разве я его выбирал? Разве по собственному желанию я родился в семье дворян? Известен ли вам хоть один человек, который еще до рождения решил, что станет жидом, поляком или русским, что появится на свет в богатой или бедной семье? Вы все тычете мне моим дворянством, но я ведь никогда не собирался быть таковым. Дай мне выбор: я еще несколько раз подумал бы, стоит ли вообще появляться на этот ссаный свет, да и особенно в наш век! Дворянство, как и все прочее, в моей судьбе случай! С первых дней моя жизнь была пред­определена. Сегодня я вынужден оправдываться перед вами только за то, что 27 июня 1886 года появился на свет в селе Люботин Харьковской области, в семье дворян…

— Из твоих слов следует, что от человека ничего не зависит…

— А что от меня зависит, гражданин начальник, если меня судят не за свершения, а за происхождение?

— Тебя судят за то, что ты шпион, гнида!

— Это полная ерунда!

— Правда?! Ну тогда на вот, взгляни!

Я ожидаю, что Перепелица вновь ударит меня, но вместо этого следователь демонстративно и спокойно открывает папку и протягивает мне какие-то бумаги:

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА

ЗУБКИНА Сергея Яковлевича

От 11 декабря 1938 года