Кремулятор

— Знаешь, Нестеренко, я уже сбился со счету! Вот же ты безотказка! Не всякая шлюха может похвастаться такой открытостью, как ты. Белым служил, красным служил, Раде служил, а потом опять к Деникину под бочок?

— Так складывалась жизнь…

— Жизнь у него так складывалась! А у меня вот почему-то она иначе сложилась! Я с народом с рождения и никогда ему не изменял!

— Отныне и впредь вы всегда будете оставаться примером для меня, гражданин начальник.

— Мало тебе?! Хочешь еще по соплям получить?!

— Нет, гражданин начальник…

— Когда и как ты выехал в Екатеринодар?

— В конце июня или в начале июля 1918 года…

— И чем же ты там занимался?

— В добровольческой армии Деникина меня назначили помощником начальника авиации. На этой работе я числился до февраля-марта 19-го года, а затем стал помощником командира формируемого отряда по хозяйственной и технической части. Через месяца два я ушел с работы из авиации в штаб деникинской армии...

— А там ты что делал?

— Занимался охраной города Новороссийска на должности помощника командира отряда...

— Дальше что?

— В Новороссийске весной 1920 года я случайно встретил…

— Случайно?!

— Дайте досказать! Да, в конце марта двадцатого года я случайно встретил на улице своего школьного товарища по учебе в Одесском военном училище майора Стефановича. В этот момент он являлся представителем сербского правительства при армии Деникина. В разговоре с ним я выразил желание бросить всё и выехать в Сербию. Стефанович, как представитель названного правительства, дал свое согласие и выдал мне визу на въезд...

— Почему ты решил уехать?

— Почему?

— Да, почему ты решил выехать, Нестеренко?

— Да потому что понял, что в России для меня всё кончено…

11 марта. Поражение — вопрос времени. Во всем, что теперь происходит с нами, стыдно признаваться даже дневнику. Единственное, что все мы теперь коллекционируем, — неудачи. Деникину больше никто не верит. Даже пьяные девки на улице требуют передать командование Врангелю. После позорной потери Одессы все ожидают, что подобное повторится и здесь. До передовой подать рукой. Солдат бежит. Повсюду паника, а оборону держат только безумцы…

17 марта. Говорят, что пал Екатеринодар…

26 марта. Позор. Горят склады и наши пятки. Мы бросаем всё: повозки и технику, цистерны с нефтью и ненужных людей. Корабли вряд ли смогут вместить всех тех, кто теперь хочет бежать. Народ потерял самообладание. Наблюдать за всем происходящим стыдно…

Мартовские события произвели на меня столь сильное впечатление, что я решил… остаться. Быть одним из тех, кто дерется за возможность взбежать по трапу отходящего итальянского корабля, я не хотел. Постоянно вспоминая Гатчину и в то же время прекрасно представляя последствия, я решил, что не сдвинусь с места.

«Глупо, глупо бежать от смерти! Зачем просить жеребца и бежать в Багдад, если смерть уже ожидает тебя там? Что с того, что я трусливо покинул однажды Гатчину, если в действительности все это время смерть ожидала меня здесь? К чему обманывать себя, к чему сражаться за место на палубе, если в случае этом я превращусь в обезумевшее животное, которое ради собственного спасения готово идти по головам?»

Наблюдая, как во время паники солдаты и гражданские ежечасно демонстрировали худшие человеческие качества, я говорил себе, что лучше немедленно застрелиться в порту, чем уйти вместе с этими людьми. Одна попытка самоубийства у меня уже была, и, кажется, наступал момент следующей — следующей и последней. Я не собирался мыслить собственную смерть, я всего-навсего хотел стать посреди пристани, нажать на курок и… и, вероятнее всего, так бы оно и произошло, если бы в момент этот аккурат рядом со мной не появилась ты…

Ночь перед четвертым допросом

Первое, что я подумал в то мгновенье, что уже мертв. Видно, случайно нажал на курок, пуля прошила мозг, и вот я в раю или в аду (все одно) и вижу теперь тебя в компании какого-то нелепо накрахмаленного старика. Он был в шубе (я это хорошо запомнил), а ты в элегантном дымчатом пальто. Выглядеть так в подобной ситуации было почти преступно. Вы на мои похороны? Да? Нет?

Но ты не ответила — ты не заметила меня.

Вера!