Крэнфорд

Теперь-то мисс Бетти Баркер была гордая, счастливая женщина! Она поправила огонь, заперла дверь и села к ней так близко, как только было возможно: села совсем на кончике кресла. Когда вошла Пегги, шатаясь под тяжестью чайного подноса, я приметила, что мисс Баркер боялась, что Пегги не станет держаться на приличном расстоянии. Они с своей госпожой были весьма фамильярны в своих ежедневных отношениях, и Пегги теперь надо было сказать ей нечто по секрету, что мисс Баркер ужасно хотелось слышать, но что она считала своей обязанностью не допустить ее сказать. И потому она отвернулась от подмигиванья и знаков, которые ей делала Пегги, сделала два или три ответа весьма некстати на то, что было сказано и, наконец, охваченная светлой идеей, воскликнула:

– Бедняжка, Карлик! я совсем о нем забыла. Пойдем со мною вниз, милая собачка, я дам тебе чайку!

Через несколько минут она воротилась, ласковая и кроткая, как прежде; но я подумала, что она забыла дать «милой собачке» что-нибудь поесть, судя по жадности, с которой та глотала куски пирожного. Чайный поднос был изобильно нагружен; мне было приятно это видеть: я была очень голодна, но боялась, чтоб присутствующие дамы не сочли это невежливостью. Я знаю, что они говорили бы это в своих собственных домах, но здесь как-то все исчезало. Я видела, как мистрисс Джемисон кушала тминную коврижку, медленно, так, как она делала все; я несколько удивилась этому, потому что она нам говорила на своем последнем вечере, что этой коврижки никогда не будет у ней в доме, что коврижка напоминает ей душистое мыло. Она всегда угощала нас савойскими сухариками. Однако мистрисс Джемисон была снисходительна к незнанию мисс Баркер обычаев высшей жизни; и чтоб пощадить её щекотливость, съела три большие куска тминной коврижки, с покойным выражением, очень похожим на коровье.

После чаю настало некоторое недоумение и затруднение. Нас было шестеро; четверо могли играть в преферанс, а для двух оставалась криббидж[10]; но все, исключая меня (я несколько боялась крэнфордских дам за картами, потому что такое занятие казалось для них самым важным, серьёзным делом), сгорали желанием участвовать в пульке; даже мисс Баркер, хотя объявляла, что не умеет отличить пикового туза от червонного валета, тоже разделяла это желание. Дилемма скоро была приведена к концу странным шумом. Если б невестку баронета можно было подозревать в храпении, я сказала бы это о мистрисс Джемисон, потому что, пересиленная жаром комнаты и наклонная к дремоте от природы, мистрисс Джемисон не могла устоять от искушения такого покойного кресла и дремала. Раз или два она с усилием открывала глаза и спокойно, но бессознательно нам улыбнулась; мало-помалу, однако ж, даже её благосклонность не могла устоять против этого напряжения, и она заснула глубоко.

– Как для меня приятно, шептала мисс Баркер за карточным столом трем оппоненткам, которых, несмотря будто бы на свое незнание игры, она обыгрывала немилосердно – очень приятно, право, видеть, что мистрисс Джемисон чувствует себя как дома в моем маленьком жилище; она не могла сделать мне большего комплимента.

Мисс Баркер снабдила меня литературными произведениями, в форме трех или четырех красиво-переплетенных книжечек, изданных лет десять или двенадцать назад, заметив, когда она придвинула столик и свечку для моего личного употребления, что знает, как молодежь любит рассматривать картинки. Карлик лежал, фыркал и вздрагивал у ног своей госпожи: он тоже чувствовал себя как дома.

Сцену за карточным столом было преинтересно наблюдать: четыре дамские головы кивали друг другу и сталкивались посреди стола с желанием пошептать проворно и громко; но время от времени мисс Баркер проговаривала: «Тише! сделайте милость, тише! мистрисс Джемисон почивает».

Было чрезвычайно трудно справиться с глухотой мистрисс Форрестер и сном мистрисс Джемисон. Но мисс Баркер хорошо исполняла свою ревностную обязанность. Она шептала мистрисс Форрестер, выразительно кривляясь, чтоб показать движением губ, что говорилось, и потом ласково улыбалась всем нам, бормоча про-себя: «Право, очень приятно; я желала бы, чтоб моя бедная сестра дожила до этого дня».