Крэнфорд

– Мисс Смит, продолжала она, обращаясь ко мне (более известную предстоящему собранию, как «Мэри»; но это был торжественный случай, я совещалась с этими дамами), я сочла нужным сделать это вчера, узнав о несчастии, приключившемся с нашей приятельницей, и все мы согласились, что если у нас есть излишек, то это не только обязанность, но и удовольствие, истинное удовольствие, Мэри… голос её несколько тут прервался и она должна была вытереть свои очки прежде, чем стала продолжать: – сделать все, что мы можем, чтоб помочь мисс Матильде Дженкинс. Но в уважение чувств деликатной независимости, существующей в мыслях каждой благовоспитанной персоны из числа дам (я приметила, что она опять обратилась к своей бумажке) мы желаем помочь ей нашими крохами тайным и скрытным образом, чтоб не оскорбить чувств, о которых я упоминала. Предмет нашей просьбы к вам, пожаловать ко мне сегодня утром, состоит в том, что, считая вас дочерью… что ваш отец, её доверенный советник во всех финансовых случаях, мы полагали, что, посоветовавшись с ним, мы можем придумать какой-нибудь способ, по которому наше содействие может показаться законным правом, получаемым мисс Матильдой Дженкинс от… вероятно, отец ваш, зная, где вложены её деньги, может дополнить пропуск.

Мисс Поль заключила свой адрес и осмотрелась кругом, ища одобрения и согласия.

– Я выразила ваши мысли, милостивые государыни, не так ли? и пока мисс Смит обдумывает ответ свой, позвольте мне предложить вам небольшую закусочку.

Мне нечего было придумывать ответ; я чувствовала в сердце слишком много благодарности за их добрую мысль, чтоб выразить ее громкими словами; поэтому я только пробормотала что-то в роде, что «я уведомлю батюшку о том, что сказала мисс Поль и, если можно, что-нибудь устроить для милой мисс Мэтти…» Здесь я должна была совершенно остановиться и освежиться стаканом воды прежде, чем могла скрыть слезы, накопившиеся в эти последние два или три дня. Хуже всего было то, что все мы плакали. Плакала даже мисс Поль, говорившая раз сто, что выказывать волнение перед кем бы то ни было она считает знаком слабости и недостатком самообладания. Она пришла в себя с некоторого рода досадою, направленною против меня, как зачинщицы, и, кроме того, я думаю, ей было прискорбно, что я не могла отплатить ей речью такою блистательною как её речь, если б я знала наперед, что будет сказано, и если б у меня была бумажка с приготовленными выражениями насчет чувств, которые должны были возбудиться в моем сердце, я попробовала бы сделать ей удовольствие. Как бы то ни было, мистрисс Форрестер заговорила первая, когда мы пришли в себя.

– Я не затрудняюсь сказать между друзьями, что я… нет! я собственно не бедна, но не думаю, чтоб могла считаться тем, что называется богатая женщина. Я желала бы быть богатой ради мисс Мэтти… но позвольте, я напишу в запечатанной бумажке, что могу дать. Я желала бы большего, право желала бы, милая Мерп.

Теперь я увидела, зачем были приготовлены перья, бумага и чернила. Каждая дама написала сумму, которую могла давать ежегодно, подписала бумагу и запечатала ее таинственно. В случае принятия их предложения, отец мой должен был распечатать бумажки под обязательством хранить тайну. Если нет, они должны быть возвращены по принадлежности.

Когда эта церемония окончилась, я стала прощаться; но каждая дама, казалось, желала иметь со мною тайное совещание. Мисс Поль задержала меня в гостиной, изъясняя, как в отсутствие мистрисс Дмемисон она взяла на себя управлять «ходом этого дела» (как ей было угодно это называть) и так же уведомить меня, что она слышала из верного источника, что мистрисс Джемисон возвращается домой в состоянии величайшего неудовольствия против своей невестки, которая немедленно выезжает из её дома и, как кажется, едет в Эдинбург сегодня же. Разумеется, это известие не могло быть передано мне при мистрисс Фиц-Адам, особенно потому, как предполагала мисс Поль, что брак леди Гленмайр с мистером Гоггинсом не мог состояться теперь, по причине негодования мистрисс Джемисон. Дружеские расспросы о здоровье мисс Мэтти заключили свидание мое с мисс Поль.