Крепитесь, други!

Строители сдали свой подарок в последнюю минуту, зато теперь это место оказалось желанным островком Москвы. Весь город устремился к затейливым лесенкам, переходам, фонтанам, к "речке", из которой поднялись бронзовые сказочные герои и четверка лошадей, вставшая на дыбы.

Самую доступную из фигур, на расстоянии прыжка от берега, "Старика с золотой рыбкой", тут же освоила детвора, и под ласками их ладошек рыбкина позолота исчезала на глазах.

И все это под стенами седого Кремля, невозмущаемая древность которого, казалось, не допускала живобурлящего соседства, но, допустив, стала еще внушительнее.

Держась за ее руку, Данюшка шел в толпе.

Мальчику исполнилось три года, он был умный и вдумчивый ребенок, но бледный и тихий, как стебелек. Гуляя с ним, Агнесса катила перед собой пустую коляску.

Молодежные ватаги с песнями бродили по саду, сидели в обнимку на скамейках, толкались у большого телевизионного экрана с оглушительными выступлениями "звезд". На их головах светились цветные обручи, антенны, очки, носы.

Народу было много, чистая молодая публика, никак не толпа.

Они остановились возле "золотой рыбки".

– Он как поймал ее, на червяка? – спросил Данюшка.

– Неводом. Помнишь?

Пришел невод с одною рыбкою,

Не простою рыбкою, золотою.

– А мы с дедушкой ловили на червяка.

– А кого вы ловили, помнишь?

– Ратанов. И карасей.

– Молодец.

– Сколько нужно червяков, чтобы поймать кита?

Вокруг засмеялись. Мальчик смутился и потянул мать за руку.

– Пойдем.

В это время, случайно или для потехи, кто-то, не очень трезвый, прыгнул в "речку". Отрезвев в потоке, стал взбираться к перильцам, ловкий, мокрый до нитки, в чистой белой майке.

Агнесса молча смотрела на загорелые молодые плечи, сильные руки.

– Куртка где? Где моя куртка? – кричал он.

Но куртка исчезла. С узорных перил свешивались сотни смеющихся лиц, а он все искал свою куртку.

– Хоть документы отдайте, черти, – взывал он.

Агнесса отвернулась.

– Пойдем на Красную площадь.

Но вход на площадь был перекрыт милицией. Там начинался концерт Лючано Паваротти, и пускали только по пригласительным билетам. Небо темнело, на башнях горели рубиновые звезды.

– Не устал, сынок? Садись, поехали домой.

Ребенок сел в коляску. В плеске веселой толпы они потихоньку направились к Охотному ряду.

Тверская улица была широка и полна гуляющих.

Люди двигались вверх и вниз, пели, останавливались возле пляшущих и плясали тоже. Молодые отцы несли детей на плечах. Под ногами гремели пластиковые бутылки, баночки из-под напитков, время от времени взрывались хлопушки.

Постояв на необычно свободной от машин Тверской, Агнесса вспомнила праздник Победы.

То было солнечное утро, девятого мая 1995 года.

Тверская была также пуста и широка, люди шли в одну сторону, к Садовому кольцу и дальше, дальше. Они с отцом спешили туда же. Георгий Георгиевич чуть прихрамывал, после ликвидации чернобыльской аварии что-то началось у него с сосудами на ногах, но двигался быстро. По главной улице столицы должны были пройти ветераны, те, кто не согласился с развалом великой родины, за которую они проливали кровь, не согласился с обнищанием народа-победителя, те, кто отверг показуху официальных торжеств.

– Идут, идут! – закричали вокруг.

То, что они увидели, было незабываемо.

Вдали, от Белорусского вокзала по улице от тротуара до тротуара двигалась темная громада с широким золотым блеском.

Народ побежал навстречу.

… Они шли под боевыми знаменами, с военным оркестром впереди, плечом к плечу, блистая орденами, пожилые седые люди в военной форме разных родов войск, шли небыстро и неостановимо, военачальники, рядовые, тысячи мужчин и женщин, ряд за рядом, сотни шеренг.

Народ ликовал.

– Слава победителям! Да здравствует Советский Союз! Генералу Варенникову слава!

Словно деревенские дети за оркестром, бежали москвичи по обеим сторонам, всматриваясь в лица.

Было жарко, солнце, принудительно лишенное облаков, светило немилосердно, позади колонны медленно двигались белые машины скорой помощи.

– И твой дед мог быть среди них, – сказал тогда Георгий Георгиевич, вытирая слезы…

Да, и ее дед, Георгий Щербатов, рядовой штрафного батальона, раненый в грудь и до конца дней своих носивший осколок вражеского железа, мог с полным правом пройти по главной улице своей Родины с высоко поднятой головой.

Оглядываясь на рубиновые звезды, Агнесса тихонько катила коляску к Китай-городу, на Солянку. И другие, более ранние события прошлых лет, на той же Тверской, всплыли в памяти.

1991 год.

Потеря денег, когда разом исчезли кровные трудовые сбережения в каждой семье, стала болезненным испытанием, словно исчезла подушка безопасности, смягчавшая неизбежные потрясения и крутые жизненные повороты.

Это было ужасно.