Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России

Понятие дворянской чести не было пустым звуком. За упоминание о менее серьезных делах можно было получить вызов на дуэль. О гаремах говорили с презрением и насмешкой, о насилии – уже в другом тоне. Кстати, в истории с Осипом-Юлианом Горским есть много интересных моментов. Его считали храбрецом, отличившимся в войнах с Наполеоном, и с 1821 года он даже управлял Кавказской губернией, но… спустя несколько месяцев уволился по собственному желанию. А попутно стало известно о возбуждении дела в связи с недостачей спирта в Кавказской казенной палате. Просто совпадение?

Любитель красивых крестьянок оказался обычным мошенником. Он часто подчеркивал свое знатное происхождение, упоминая то графский, то княжеский титул. Правда, в справке от 31 января 1827 года, уже после того, как Горского осудили по делу декабристов, есть такие сведения: «Никто не знает даже о его происхождении… В Белоруссии никогда не было ни графской, ни княжеской, ни даже дворянской фамилии Горских. А есть дворяне Горские в Литве, которые не признают своим подсудимого Горского… Он сын мещанина из местечка Бялыничь в Белоруссии». Свою жизнь псевдограф окончил в Омске в 1849 году.

О положении крепостных подробно писал в своем отчете А. П. Заболоцкий-Десятовский: «Предосудительные связи помещиков со своими крестьянками вовсе не редкость. В каждой губернии… укажут вам примеры. Сущность этих дел одинакова: разврат, соединенный с… насилием. Подробности разнообразны. Иной помещик заставляет удовлетворять свои… побуждения просто силой власти… другой приезжает в деревню временно повеселиться с приятелями… поит крестьянок и потом заставляет удовлетворять собственные… страсти».

Граф Сергей Каменский, например, хотя и был дважды женат и завел в двух браках двенадцать детей, все равно был не прочь «посмотреть на сторону». Любовниц он выбирал из своих дворовых девок, менял их время от времени и от скуки придумал странный ритуал. Он приказал изготовить два своих портрета, которые можно было бы носить на шее, вроде медальона. На одном граф был изображен в самом лучшем виде, на другом – со спины. Если фаворитка была в чести, то на ее шее красовался лик Каменского. Тогда остальная дворня заискивала перед ней и старалась угодить. А когда наступала пора размолвок, то с груди несчастной на всех смотрел затылок графа.

«Известна история одной из крепостных любовниц графа, некой Акулине, над которой завистливая челядь начинала измываться, стоило ей попасть в немилость. Акулину могли оставить без ужина, тихонько щипать за руки или входить в ее комнату с громким возгласом: «Молись, покуда барин сердит!» Девке полагалось в этот момент падать на колени (иначе Каменскому могли доложить, что она недостаточно усердно вымаливает прощение). Забаву эту горничные и лакеи смаковали, будто лакомство, – по несколько дней поочередно бегали к провинившейся, даже ночью. Так что горемыка старалась как можно скорее добиться снисхождения от своего вздорного господина.

Это часто называли «барщиной для женщин». Дескать, если молода и хороша да барину по нраву – терпи. За это, глядишь, и волю обретешь… На самом деле создатели гаремов редко отпускали на свободу своих фавориток. Налицо было обычное расчеловечивание – крепостных за людей не считали. Такой образ мыслей присущ маньякам: жертва – источник удовольствия, а ее потребности или желания не имеют никакого значения. Потому в историях, где фигурируют помещики-сластолюбцы, так часто обнаруживаются хотя бы одна-две убитые женщины. Выходя за рамки допустимого, они не могли остановиться только на насилии.

Русский публицист Александр Иванович Кошелев много времени посвящал делам своих поместий. За годы он собрал солидный материал о крестьянском быте, которым решил поделиться с читателями. В 1847 году он написал и опубликовал статью «Охота пуще неволи», в которой сделал очень простой вывод: свободные люди работают лучше. Впоследствии он стал одним из тех, кто представил свой вариант отмены крепостного права, причем наиболее радикальный из всех. Просто Кошелев был наблюдательнее многих. И ситуацию с помещичьим произволом он видел изнутри. Да и как было помышлять о чем-то ином, если в соседнем имении происходило подобное:

«Молодой помещик С. Страстный охотник до… свеженьких девушек. Он иначе не позволял свадьбы, как по личном фактическом испытании достоинств невесты. Родители одной девушки не согласились на это условие. Он приказал привести к себе и девушку, и ее родителей; приковал последних к стене и при них изнасильничал их дочь. Об этом много говорили в уезде, но предводитель дворянства не вышел из своего олимпийского спокойствия, и дело сошло с рук».