Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России

Кстати, в XIX веке пытались найти потомков Васильева, но это было крайне сложно сделать. Дело в том, что у крестьян редко имелись фамилии, и называть их было принято по имени отца. Сын Федора – Федоров, сын Ивана – Иванов. А Федоровых в окрестных московских селах было пруд пруди. К тому же столетием позже «фамилия» снова могла поменяться. Тогда жили уже внуки Васильева, принявшие имя уже от своего отца… Поди разберись, кто из них кто.

Но, кроме многодетных, были и семьи с самым обычным для нашего времени числом детей: двое, трое, четверо. Вологодская писцовая книга XVII века дает такие данные: малые семьи составляли почти половину от общего числа. А если учесть одиноких, супругов без детей, то таких, совокупно, 60 %. То есть около трети семей были действительно продолжателями дела Федора Васильева.

Если не было своих, крестьяне легко усыновляли чужих детей. Такой подход тоже поддерживали помещики. Пасынки и падчерицы не считались частью семьи, но учитывались как собственность барина. Интересно, что эти «приемные дети» иногда бывали детьми… самого же помещика!

Композитор Александр Порфирьевич Бородин был незаконнорожденным сыном князя Луки Гедианова и мещанки Антоновой. Однако бастарда предпочли записать отпрыском Порфирия Бородина, крепостного. Мальчик понятия не имел о своем высоком происхождении примерно до восьми лет и жил в барском доме на положении обычного слуги. Но в 1840 году Гедианов купил Антоновой дом, подписал вольную для сына и позволил ему жить вместе с матерью (правда, до конца своих дней Бородин называл ее «тетушка») и получать образование. Однако в гимназию или университет внебрачный сын князя поступить бы не смог. Поэтому пришлось задействовать связи и деньги, записывать Александра в купеческое сословие. Это позволило ему заниматься учебой уже на другом уровне, и бывший крепостной стал знаменитым композитором, участником «Могучей кучки», а еще медиком и химиком.

Другой помещик, Дьяконов, побочного отпрыска передал на руки крепостным супругам Швальбе. Мальчик делал большие успехи в живописи и впоследствии стал художником Орестом Кипренским. Неясно происхождение самой младшей дочери императора Павла I – Марфа Мусина-Пушкина родилась уже после смерти государя, и имя ее матери так засекретили, что до сих пор историки не могут разобрать, кто же она: крепостная прачка? Одна из фрейлин императрицы? Так или иначе, девочке выделили угодья и тысячу крепостных душ, правда, воспользоваться этим она не сумела, умерла во младенчестве. А могла бы занять положение в обществе: с таким-то стартом! Далеко не все незаконнорожденные дети в Российской империи могли рассчитывать на благополучную судьбу. Особенно если их матерями были крепостные жен- щины.

Еще в Русской Правде, в древнерусском своде законов, была особая статья, посвященная «робьим детям», то есть рожденным от рабынь: «Аще кто с рабою сблудит и родит отроча, да освободить ей работу», и еще – «Аще кто с рабою своею блуд сотворит и родит отроча – освободит рабу свою». Но то было в Правде, а в крепостничестве на волю отпускали не всякую любовницу господина. И уж тем более ее ребенка.

Церковь и общество стояли на страже нравственности: дети должны были рождаться исключительно в союзе венчанных мужчины и женщины. Бастарды лишались права на имущество, на фамилию отца, на положение в свете. Знатная женщина, забеременевшая вне брака, не могла добиться, чтобы ребенок носил фамилию ее семьи. Дети, прижитые от любовников, иногда признавались «официальными» отцами: великая княжна Анна, дочь Екатерины II, была объявлена ребенком Петра Федоровича, хотя все говорили об истинном отцовстве Станислава Понятовского[34], а две дочери императрицы Елизаветы Алексеевны с большой долей вероятности были плодами ее адюльтеров, а не Александра I. Но бывало и по-другому: незаконным отпрыскам давали другие фамилии, вроде Соломирских, Ладомирских, Лесовских или Юрьевских. Правда, к этому прилагалось дворянское звание и какое-то содержание.

Бедная женщина, родившая от барина или такого же бесправного крепостного, не вступая с ним в брак, оказывалась в очень трудном положении. Для таких несчастных детей создавались воспитательные дома. При Холмово-Успенском монастыре малюток стали принимать на содержание в 1706 году. А затем император Петр I распорядился открыть дома для сирот и бастардов. Столицы – Москва и Петербург – постоянно принимали новых жителей, в городах кипела жизнь, и как раз там заведения для незаконнорожденных детей требовались в первую очередь.