Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России

Столетием позже повторные браки стали встречаться чуть чаще: в 1782 году только в Вологодском уезде селяне трижды гуляли на свадьбах соплеменников, для которых это был не первый союз. Причем в одном случае сочетали браком вдовца и вдову. Прикладывали ли руку к этому хозяева крестьян? Выдавали по своему усмотрению? Скорее всего, некоторые семьи образовывались по воле помещиков. По крайней мере владелица поместья в Тошенской трети Е. В. Григорьева наказывала старосте не оставлять вдов одинокими. Пусть идут под венец, а затем «плодятся и размножаются». На благо хозяйства.

Глава 6 Царь и бог

В 1805 году экипаж графа Виктора Кочубея неосторожно задел крестьянина Ивана Андриянова. Крепостной, попавший под колеса, лишился ноги. Этот человек не принадлежал Кочубею, и дело происходило в Ярославской губернии, через которую проезжал граф. Поскольку был нанесен ущерб, Кочубей немедленно распорядился: в банк была внесена тысяча рублей. Разумеется, на имя помещика, в чьей собственности находился Андриянов. Но с условием: ежегодно выплачивать проценты покалеченному крестьянину. До самой смерти Кочубея, наступившей в 1834 году, ярославский крепостной получал по 50 рублей в год. Затем вопрос курировала вдова графа. А когда не стало Ивана Андриянова, то деньги – с согласия его семьи – перешли на благотворительность.

Граф Кочубей пользовался репутацией очень умного, благородного и смелого человека. Однажды он дерзнул бросить вызов самому императору Павлу I: отказался жениться на фаворитке государя! В своих владениях граф считался человеком милостивым, его по-настоящему уважали. Но бывали и другие господа – которые распоряжались у себя, словно они царь и бог в одном лице.

Ни в ком противоречия,
Кого хочу – помилую,
Кого хочу – казню.
Закон – мое желание!
Кулак – моя полиция!

Н. А. Некрасов

В 1751 году граф Петр Александрович Румянцев[35] дал четкие указания своему управляющему. Тот должен был внимательно следить за всем, что происходило в поместье, и обязательно принимать необычайно строгие меры, если потребуется. Сам военный, Румянцев был поклонником дисциплины и считал, что в своих угодьях волен требовать от подчиненных безукоризненного исполнения правил. Если же кто противился – мог получить палочные удары. Но чаще – денежное взыскание. Кнут и розги, в отличие от многих современников, Румянцев не признавал.

В ведение управляющего передали список с подробным перечнем провинностей: пропустил крестьянин воскресный поход в храм – обязан уплатить церкви 10 копеек. Оскорбил дворянина – 2 рубля плюс батоги. Украл (пусть даже малость) – должен пойти в солдаты, а все имущество передать барину. В некоторых случаях крестьянина могли посадить на цепь. Или взять с него 5 рублей штрафа – огромные деньги для бедняка, да еще в XIX веке.

Если выяснялось, что платить повинности кто-то не в силах, помещик мог пойти на такую меру, как объединение дворов. Барышниковы в Смоленской губернии использовали этот способ «укрепления хозяйства» достаточно часто. Проводилась ревизия: сколько бедных, сколько богатых дворов имеется у барина. А дальше принималось решение. Например, из крепкого двора выводилась семья (или ее часть), забиралась доля имущества, и все это передавалось в разорившийся дом. Такое искусственное объединение бедных с богатыми позволяло первым выполнять свои обязательства перед барином.

Хозяин в поместье – что царь и бог. Это особенно стало ощутимо в XVIII веке – по крайней мере большая часть письменных источников о самодурстве помещиков относится именно к этому периоду. Оттуда дошел до нас, например, «Журнал домового управления». По сути, такая же перепись провинностей с указанием принятых мер, какую ввел у себя в поместье Петр Румянцев. Провинности были разными: от непочтительного отношения к барину (крепостные не явились в праздник на поклон) до несоблюдения поста. За каждое нарушение «выписывали» розги, да еще уточняли – их можно заменить плетьми. Но тогда велся скрупулезный подсчет. 170 розог заменяли одну плеть. Например, если барин назначил за какую-то провинность 500 розог, можно было обойтись плетью. Выходило меньше, хотя и болезненней.

От подобных истязаний крестьянин мог долго приходить в себя. Самое страшное, что лежачему не полагалось хлеба, а еще из его заработка могли вычесть за дни, которые он пропустил. А как пойти в поле после 5 тысяч розог? И ведь такое наказание было совсем не редким…

Эта сторона жизни прекрасно соседствовала с великолепными балами и светскими беседами. Милая и приятная в общении дама могла оказаться у себя дома деспотом, приводящим в ужас любого из слуг.