Крепость

Точно! Автоматная очередь! Господи, да что там внизу произошло? Быстро, как только могу, мчусь, топоча сапогами вниз к воде, автомат в вытянутой правой руке, спотыкаюсь на корнях, цепляюсь оружием за вьющиеся ветки ежевики, обгоняю двоих с тюками одеял и почти теряю дыхание. Когда, с раздувающимися ноздрями, порывисто дышащей грудью, оказываюсь внизу, то не могу произнести ни слова.

Затем понимаю все без объяснений: часовые в вельботах заскучали и постреляли в кролика. Я готов взорваться от ярости, но должен сдержаться: сейчас нельзя впадать в ярость. Ледяным тоном говорю обоим, которые стреляли:

— Вы будете указаны в моем рапорте. Через тридцать минут по прохождении ворот флотилии.

Наконец мы закончили. Медленно движется перед замком прибрежный кустарник. Далеко висящая ветвь могучего дуба подрезает башенку замка. Впереди возникает скала, и я вижу только часть стены замка. Скала сдвигается глубже в картину. Logonna исчезает.

Теперь могу вздохнуть полной грудью. Боцман кивает мне и широко улыбается.

Хорошо, что всю эту кучу добра возвращаем без потерь! И без шатающихся пьяных пронесем через ворота флотилии. А это сэкономит уйму времени. Внезапно передо мной как наяву встают картины восстания матросов в Киле. Там не хватало только красных знамен. Вместо них веяли на ветру лишь развевающиеся ленточки бескозырок. У моих тридцати бойцов на головах пилотки.

Могу ли я полагаться на этого боцмана? Я едва знаю его. Все бойцы стоят ко мне лицом, их довольно много, и у нескольких из них на лицах отчетливо пламенеют «знамена» коньяка. Скорее всего, эти успели приобщиться к бутылкам в подвале или на пути к лодкам, а у некоторых матросов несколько бутылок выступают сквозь форменку словно грыжи… В конце концов, я же не мог быть всюду одновременно.

Внезапно, как будто бы это было продиктовано мне сверху, у меня созрело решение: Подзываю боцмана и пристально смотрю ему в глаза, пока он не принимает стойку смирно. Затем выжидаю пару секунд и приказываю ему:

— Все бутылки, которые есть на лодке — до последней капли коньяка — выбросить за борт!

Боцман немедленно принимает растерянный вид. Все стоят на лодках, неподвижно, словно завороженные и наблюдают сцену.

— Все же, это — однако, это маркитантские товары! — заикается он.

— … Господин лейтенант! — добавляю холодно.

— … маркитантские товары, господин лейтенант.

— Я это знаю. Итак, за борт все маркитантские товары!

И поскольку боцман все еще пристально смотрит на меня, говорю резко:

— У Вас, что, уши заложило?

— Никак нет, господин лейтенант!

— Вы ответственны за то, чтобы на борту больше не осталось ни одной бутылки!

Боцман странным способом корчится.

— И еще, если хоть один из бойцов выпадет из обоймы, Вы будете отвечать за это! Вам это понятно?

— Так точно!

— … Господин лейтенант!

— Так точно, господин лейтенант!

— Вы что, думаете, я не унюхал «знамен» коньяка?

— Никак нет!

… Господин лейтенант!

— Никак нет, господин лейтенант!

— А я унюхал!

В следующий миг стараюсь закончить разнос — из-за опасности того, что этому ленивому говнюку он мог бы показаться ошибочным.

— Вы доложите мне, когда все исполните!

— Так точно, господин лейтенант!

Боцман пробует даже молодцевато развернуться, но на палубе вельбота это напоминает пантомиму штопора.

Я же иду на нос и демонстративно рассматриваю рейд: небо ухудшилось. Серые облака напоминают своим видом густую овсяную кашу. Солнце видится лишь как несколько более светлое пятно в сером иле облаков.

И хотя по всем признакам будет плохая погода, ветра нет, вода стоит спокойно, не волнуется под большим серым покрывалом. Время от времени слышу шлепки о воду. Скоро могу отличать шумы шлепающихся о воду бутылок от раздающихся вдалеке взрывов. Очевидно, моряки пронесли на борт больше бутылок, чем я думал. Слышу твердый, но тихий голос боцмана отдающего команды и ругань. Но пока остерегусь повернуться и непосредственно наблюдать всю акцию. Только когда наступает тишина, я выпрямляюсь, и тут же подходит, идя как на ходулях, боцман и кратко докладывает, что все выброшено за борт.

Четверть часа не слышно ни одного громкого слова. Затем я останавливаю наш вельбот и приказываю второму вельботу, остановиться и медленно подойти к нашему борту. В лицах бойцов на второй лодке читаю, что у них тоже не все в порядке.

Так, теперь мне надо перебраться на нее и оба вельбота продолжают путь.

На втором вельботе уже первым внимательным взглядом вижу, как впереди, в носовой части под кучей одеял, выделяется угол отполированного ящика.

— Что это у вас там? — спрашиваю маата лодки. — Вон там, под одеялами?

— Это радиоприемник, господин лейтенант.

— Почему Вы разрешили поместить его здесь?

— Я подумал… я подумал…

— Что Вы подумали? То, что в первую очередь нам необходимо разместить и доставить одеяла и простыни — или нет?

— Это прекрасное радио, я подумал, господин лейтенант.

— У нас что, еще недостаточно радиоприемников во флотилии?

— Никак нет… Так точно, господин лейтенант!