Крепость

Передовые соединения американцев уже должны стоять напротив Бункеров у Camaret. Если это так, то они смогут вскоре обстреливать нас с моря, с высшей точки полуострова. Это также значит, что Рамке вывел своих людей из Cheteaulin, где якобы сконцентрировались янки. Рамке должен был привлечь для этого захваченные американские разведывательные бронеавтомобили. Нарисованные на них краской белые звезды, наверное, еще и аккуратно освежили перед выступлением.

Между тем мы уже свыклись с тем, что не имеем даже приблизительного обзора нашего положения. И затем приходит сообщение, что янки послали парламентариев и потребовали капитуляцию. Парламентариев? Куда интересно?

— Им, по-видимому, не известен приказ Фюрера, — комментирует сообщение один маат. Ему не нужно продолжать, каждый знает, что он имеет в виду — а именно: Обороняться до конца!

Я слушаю разговоры моряков, когда они складируют боеприпасы для 37-миллиметровой зенитной пушки у ворот флотилии:

— Пусть поцелуют меня в задницу!

— С поцелуями покончено, мой сладкий. Скоро они ее тебе разорвут.

— Ты в этом уверен?

— Ну, если ты ее сам им подставишь!

Что за жизнь: Теперь я должен уяснить себе, что наступил разгар лета, вместо того, чтобы увидеть его. Если бы я был в Feldafing, я бы, вероятно, жаловался даже на слишком зеленый ландшафт, и одновременно радовался бы уже скорой осени…

Словно наяву, отчетливо вижу согнувшиеся от тяжелых капель росы метелки цветов золотарника и кленовые листья апельсинового цвета, что свисают между зелеными лакированными звездными листьями вечнозеленого плюща на стене дома. Перед стеной темно-фиолетовые и ярко-розовые астры. Мой сад в своем наилучшем времени с тяжелыми, аккуратно орнаментированными, повернутыми к земле тарелками подсолнухов. А перед домом рыжеватые болотистые луга и истеричные жесты мертвых ветвей дубов.

Все потеряно? Все прошло все умчалось? Как теперь выглядят мой сад и дом? Едва ли есть шансы еще когда-нибудь вернуться туда.

Хватит ныть! Приказываю себе. Я должен идти рисовать и погрузиться в работу прогоняя прочь всю эту чушь.

Упаковывая свои манатки, невольно думаю о матери: Расплывчато представляю себе, как она сидела на своей маленькой трехногой скамеечке, напевая что-то; палитра в левой руке, связка кистей в правой, всегда сосредоточенна и собрана — другой человек. Из ее картин видна только сдержанность, нет ни знака распущенности.

Ладно, дружище! говорю себе: В старом торговом порту было бы еще прекраснее, если бы я мог привести туда свою маму! Именно сейчас! Рисовать — до тех пор, пока не начнется очередной воздушный налет!

Старик хочет сделать флотилию крепостью в Крепости. При этом он, конечно, не думает об обороне до последнего патрона и последнего человека. За воинственными приготовлениями лежит, прежде всего, намерение не позволить флотилии быть втянутой в вихрь уже начинающегося всеобщего кавардака. Упорядоченная сдача — вот что представляется Старику правильным. И защита от ФВС. Никто не знает, сколько своих людей имеется у французского Сопротивления в городе. Во всяком случае, ночные перестрелки становятся все сильнее. Каждое утро на улицах собирают трупы. Немцев и французов — но больше французов, чем немцев.

Старик решил, что дома перед флотилией следует теперь же взорвать. Для этого он вызвал группу саперов. Парни, кажется, искренне рады своей работе по разрушению.

Старик хочет точно удостовериться, что в этих домах больше никто не живет, хотя они уже давно считаются покинутыми, и поэтому посылает в поиск надежных боцманматов с парой человек. А потом еще наш Бартль сам заходит в каждый дом, потому что он никому не доверяет, кроме самого себя.

Наконец, территория перед воротами расчищается. Несколько взрывов глухо грохочут, как удары языка колокола по слабо натянутой коже литавр, и все тут же тонет в огромном серо-черном облаке.

Саперы выполнили свою работу хорошо и установили удивительно маленькие разрывные заряды таким образом, что старые пятиэтажные дома сложились как карточные домики.

Во флотилии все припорошено серой пылью: То, что слабый ветерок направит ее на наши здания, никто очевидно не продумал. Маскировочные сети и камуфляж сегодня ценятся меньше, чем раньше. Ежедневный пролет самолета воздушной разведки, во всяком случае, доставит в Англию новые, интересные аэрофотоснимки.

Спустя несколько часов поднимается новый вопрос: Надо ли еще больше домов взорвать или сделанного будет достаточно?

— Теперь это что с горы, что под гору, — произносит Бартль. И по этой фразе догадываюсь, что он вовсе не настоящий баварец, как я полагал. Я слышал, как выражение «что с горы, что под гору» часто говаривала моя саксонская бабушка вместо «безразлично». Отец Бартля, как я узнаю сейчас от него, родом из Дрездена. Дрезден и Хемниц — никакого различия.

Страх пришел во флотилию, ползучий страх, проникающий во все щели — вездесущий страх. Он проникает сквозь поры в тела и поселяется в кровотоках. Там он разбухает, до тех пор, пока полностью не подчиняет себе человека.