Крепость

В это мгновение снова просыпается моя интуиция: Я приказываю подать мне этот приемник, и как только высоко поднимается отполированный до яркого блеска большой ящик, мое подозрение подтверждается: Маат, несущий его, держит ящик слишком крепко и бережно широко раскрытыми руками. Я тоже широко расставляю руки, словно зеркальное изображение, чтобы он смог передать мне радио.

Когда маат освобождает свои руки, передавая мне ящик, и он уже у меня между руками, я, как будто не выдержав тяжести, роняю ящик на днище лодки — и тут же отскакивает задняя панель, и из ящика выкатываются одна за другой бутылки коньяка…

Все замирают словно статуи. У одного бойца взгляд бегает между мной и маатом туда-сюда. Я высоко поднимаю корпус ящика и показываю маату: последняя бутылка громыхает, выпадая — и ящик пуст. Больше бутылок нет, но нет и радио.

Вот паразиты! Но, надо признать, придумали это чертовски хорошо. И маат, наверное, участвует в заговоре. Теперь он должен собственноручно уложить вдоль и поперек лежащие на днище лодки бутылки обратно в корпус от радиоприемника и выбросить все за борт. Раздается аккуратный всплеск.

— Вы понесете дисциплинарное наказание! — сообщаю ему. — Рапорт шефу будет подан завтра утром. Вам сообщат время доклада!

И затем снова отдаю ту же команду, что и на первой лодке. Повезло в том, думаю про себя, что все это произошло недалеко от Бреста.

Старик широко улыбается, когда я докладываю о поездке, по возвращении. Ему бы только улыбаться!

— И где же нарушитель?

— Смылся! — сообщаю сухо, как только могу.

Улыбка исчезает. На лице Старика появляется удивленное вопросительное выражение.

— Майер смылся? Что это значит?

— Перебежал!

— Как так: перебежал?

— К бойцам Сопротивления, наверно. Он исчез внезапно, как сквозь землю провалился. Он не просчитал возможность нашего появления… Вот его, своего рода, прощальное письмо.

Старик читает бумажку и еле сдерживает свой гнев. Могу представить, что происходит в его голове.

— В Logonna повсюду просто воняет этим Сопротивлением…

— Ты отдаешь отчет тому, что ты сейчас говоришь? — Старик произносит это медленно, будто с усилием.

— Конечно — то, что нам чертовски повезло, когда мы там были в последний раз, в том окружении…

— Просто не могу себе это представить, — медленно и скупо произносит Старик.

Но на этот раз я удерживаюсь от ответа, хотя, как мне кажется, он сильно его ждет. О своем превышении власти и о нарушении субординации не говорю ни слова. Будь начеку! внушаю себе. Никаких сообщений к рапорту. Я забываю также и про выстрелы по кроликам: Полное отпущение грехов.

ОКРУЖЕНЫ

— Комендант Крепости просит Вас прибыть на совещание на командный пункт, — докладывает адъютант.

Старик выходит в соседнюю комнату. Я слышу, как он звонит и разговаривает с адъютантом. Когда появляется снова, то объявляет:

— Фон Мозель больше не является комендантом Крепости. Теперь это Рамке. Распоряжение из Ставки Фюрера. Поступило радиограммой. Значит, о нас там думают.

Застегивая портупею, он продолжает:

— Я должен выехать немедленно. Рамке приказал вызвать к себе всех командиров и шефов флотилии.

И уже стоя в проеме двери, он оборачивается ко мне и добавляет:

— Тебе лучше остаться здесь. Думаю, я вернусь к обеду.

За столом Старик объявляет:

— Рамке разъяснил, как он представляет себе предстоящую оборону: некое кольцо зоны предполья и затем передний край обороны. Он еще раз подчеркнул, что ВМС не должны получить собственный сектор в кольце обороны. Скорее, мы должны присоединиться к другим подразделениям. Для этого мы передаем около четырехсот человек.

Старик опускает взгляд и начинает есть. Между парой ложек неприправленного густого супа он бормочет так тихо, что только сидящие рядом могут слышать его слова:

— Он, очевидно, не доверяет нам — ну да Бог с ним!

Наконец снова повышает голос:

— Затем началось что-то типа ревизии — значительно не хватает медико-санитарного имущества, врачей и укрытий для медсанчастей. В наличии только неохраняемые лазареты, и это проблема…

Адъютанта вызывают к телефону. Когда он возвращается, то докладывает Старику:

— Наши люди поймали четверых американцев!

Некоторые поднимают глаза от своих тарелок, но никто не говорит ни слова.

— Как это им удалось? — спрашивает Старик в звенящей тишине.

— Об этом ничего не известно, господин капитан, — поспешно отвечает адъютант.

Тут Старик поворачивается ко мне, с самодовольной уверенностью в своей правоте на лице. Он делает это так, как будто это он, собственной персоной, схватил тех парней. Затем откладывает ложку, откидывается назад и произносит:

— Я представляю себе это так: Янки в суматохе заблудились и на своем джипе добрались до нас — точно как мы при Le Faou…, — и к адъютанту: — И где эти парни сейчас?

Адъютант высоко встряхивает головой и, чеканя каждое слово, отвечает:

— Их всех забрали на допрос, господин капитан!

— Парашютисты рады каждой рюмке, — говорит Старик, когда он опять сидит за своим письменным столом. — У нас еще есть немного в Бункере, мы их отдадим… Я получил вот это!