Крепость

Старик наклоняется в сторону и наклоняется, перебирая что-то пальцами в глубоком выдвижном ящике письменного стола.

— Вот, — говорит он, когда снова выпрямляется, и показывает десантный нож.

— Ну теперь ты вооружен до зубов!

Как бы между прочим узнаю, что Старик ехавший с одним командиром роты резерва флотилии в направлении Брест-Север, попал под артналет.

— А его парни как раз жарили на костерке украденных куриц — и вдруг начался обстрел. Но люди Рамке не растерялись. Они исчезли в своих щелях, а когда огненный вал ушел от их убежищ, они продолжили. Говоря себе так: «Теперь больше сюда определенно стрелять не будут. Атака пехотой не состоится после всего полученного янки опыта. Янки стреляют как на маневрах: Отстреляли урок, и конец».

Внезапно все здание вздрагивает. Ударная волна шипит по коридору и распахивает дверь. Оконные стекла дребезжат. Здание трясется и вздымается как при небольшом землетрясении. Глухо гремящие удары, сокрушительный гул: все по полной программе.

— Ого! — вырывается у Старика.

Наше здание построено, слава Богу, добротно. Ни как карточные домики на Rue de Siam. И все же: Положиться наверняка можно только на оба Бункера.

— Теперь господин Рамке покажет всей этой компании, где раки зимуют, — говорит Старик. Назначение Рамке, безусловно, подействовало на него благотворно.

Для меня же, все было и остается безрассудным. Вместо того чтобы все силы бросить на восток, мы варимся здесь в собственном соку и даже можем вычислить, когда будем совсем сварены. Слабоумия жирная добыча! Но, очевидно, речь снова идет о сковывании основных сил противника…

Старик никак не может остановиться, хваля генерала:

— Боец Балтики — офицер рейхсвера… Рамке, он вырос в императорском морском флоте. В четырнадцать лет стал юнгой на учебном корабле. Так, без экзамена на аттестат зрелости, с нуля… В Мировой войне был при корпусе морского флота во Фландрии…

Откуда только он может это знать? Но фонд Старика еще не исчерпан:

— Будучи унтер-офицером, он получил «Pour le merite» и был произведен императором в лейтенанты. Такое редко случается!

Теперь он у нас, человек старой закваски, генерал-надежда с дубовыми листьями и мечами, саблями с Крита и Монте Кассино… Господи, помилуй нас!

Снова и снова думаю о Старике. Его настроение меняется день ото дня. Случается даже так, что оно меняется за минуты. Вероятно, кто может это знать, страшные ночные видения — может быть, такие же как и у меня, посещают Старика: Однажды ночью я видел работающую огромную мясорубку, в которую сверху падали, как на картине «Сошествие в Ад» тела и становились крупнокусковым фаршем. В том сне я уже не находил сна: ведь если мы одеты, и если мы будем со всеми тряпками на теле перекручены в фарш, то так же, никакой хорошей начинки для колбасы не сможет при этом получиться… Таким был мой придуманный аргумент против этого сна. Хотел бы я узнать, как все это происходит на самом деле.

— Быть в окружении — я представлял себе это иначе, — говорю Старику позже в клубе.

— Как именно?

— Больше бомбардировок с воздуха, больше артобстрелов — вообще, большой военный театр…

— Городской авантюрист! — перебивает Старик меня и затем продолжает спокойным тоном рассказчика: — Господа противники не хотят растрачивать впустую свои бомбы и гранаты. Они берегут свои хлопушки для штурма. Они могут ждать.

— И оставляют нас тушиться подольше…

— Очевидно, метод, который оказывается для них самым приемлемым.

— Штурм города — он, должен быть, уже скоро начнется. Только когда?

Ночью дозор Седьмой флотилии предпринял попытку к бегству, которая провалилась. Остатки флотилии вернулись в гавань. Никаких сомнений: теперь Крепость блокирована и с моря.

— Сплошная невезуха! — ругается Старик, когда захожу в кабинет.

Вскоре после этого узнаю, что, несмотря на катастрофу со сторожевиком, стоящие в гавани быстроходные катера этой ночью должны попробовать прорваться в Ouessant.

— А Ouessant все еще в наших руках?

— Удивительно, но пока да.

Быстроходные катера должны проскочить, во всяком случае, у них больше шансов, чем у сторожевиков: они не слишком хорошая цель и гораздо быстрее и более подвижны и увертливы, чем бывшие рыболовные суда…

— Американцы уже стоят у Ренна, — говорит Старик, одновременно двигая туда-сюда документы на письменном столе.

— Еще сто пятьдесят километров на юг до Нанта — и вся Бретань будет отрезана.

— Заманчивые перспективы!

Город все больше превращается в серый военный лагерь. В принципе, здесь никогда и не было слишком яркой жизни, но среди моряков и солдат можно было видеть молодых француженок и детей. Теперь на улицах одни лишь солдаты, патрули полевой жандармерии и всевозможное военное имущество: тягачи, разведывательные бронеавтомобили и колонны санитарного транспорта.

— Каков антоним слова «Исход»? — спрашивает Старик.

Я не нахожу подходящего слова и лишь пожимаю плечами.

— Теперь у нас еще отсутствует и подходящий заголовок для фильма, — жалобно произносит он.