Крепостная

Утро следующего дня после завтрака Груша проводила в кабинете с князем. Была пятница, приемный день просителей. Константин сидел за письменным столом, и устало взирал на бородатого крестьянина, который уже четверть часа не мог более-менее внятно рассказать о своей просьбе. Девушка стояла у темно-зеленой портьеры и напряженно смотрела в окно, почти не слушая, о чем говорит Константин с мужиком.

— Ну и вот, — продолжал крестьянин, теребя в руках шапку и неуверенно гладя на Урусова. — После пожара мы корову купили, но сейчас нет денег у меня, чтобы на Юрьев день оброк заплатить.

— Ясно, — сказал сухо князь и перевел взгляд на Грушу, стоящую у окна, которая нервно теребила рукой зеленый шнурок, удерживающий портьеры. Затем, вздохнув, князь вновь посмотрел на мужика. — Иди к Андрею Прохоровичу и скажи, что я снимаю с тебя оброк в этом году. Путь придет ко мне, я распишусь ему в ведомости, что ты не должен.

— Ох, спасибо, барин! — обрадовался мужик.

Урусов ждал, когда мужик выйдет, но тот отчего-то топтался в дверях.

— Еще что-то у тебя? — спросил уже недовольно князь.

— Да, барин, мой сын, Егорка, ему двенадцать лет ужо, так я хотел его в соседнее имение в подмастерье к кузнецу отдать. Андрей Прохорович сказал у вас позволения спросить.

Груша неотрывно смотрела в окно. В эту секунду она жаждала убежать из этого теплого, душного дворца на улицу. Девушка прекрасно знала, что Елагин теперь у пирса, как сказала ей час назад Агафья. И всей душой стремилась туда, желая увидеть Андрея, хотя бы издалека. Но Урусов любил, когда она присутствовала на приемах крестьян, и сегодня во время завтрака попросил ее о том же. Так что она была вынуждена, изнывая от тоски, находиться здесь.

Ей безумно хотелось спуститься к реке и вновь увидеть загорелое, волевое лицо Елагина, с голубыми пронзительными глазами и жесткой складкой над губой. Как же давно она тосковала по нему, как давно мечтала вновь прикоснуться к локтю молодого человека, затянутому в темную ткань сюртука, и ощутить знакомый запах душистого леса и свежей зелени. Ведь то единственное страстное соитие у реки оставило в душе девушки неизгладимое мучительное сладостное воспоминание и чувственное желание. После той близости с Елагиным Груша каждый раз, когда к ней прикасался Урусов, прикрывала глаза и представляла, что ее ласкает Андрей. Что именно его губы целуют ее рот, что именно он шепчет ей нежности на ушко. Эти мечтания и вымышленные представления немного успокаивали сердечко девушки при интимной близости с князем, и прикосновения и ласки Урусова в эти моменты не казались ей противными.

И теперь, стоя у окна, она несчастно смотрела на улицу и искала предлог, чтобы хоть на час вырваться их этой душной комнаты и убежать к реке. В какой-то момент Груша заметила, что Урусов не смотрит на нее и, обратив все свое внимание на мужика, спрашивает его, почему мальчика надо посылать в другое имение. Она решила воспользоваться моментом и проворно направилась к двери.

— У нас что, нет своих кузнецов? — услышала девушка голос Константина, уже приблизившись к двери. — Ты куда, Груша? — тут же раздался уже громче повелительный голос Урусова.

Будто пойманная с поличным, девушка мгновенно обернулась и тихо произнесла:

— Я к Агафье схожу.

— Хорошо, только из дому не выходи, — распорядился Константин.

Груша кивнула и, недовольно поджав губы, быстро вышла из кабинета. В коридоре стояли две крестьянки и скромно прижимались к стене.

— Здрасте, барышня, — поклонились они Груше.

— День добрый, — ответила та и бегом устремилась по коридору, мимо золотой гостиной. Девушка надеялась, что успеет за полчаса спуститься к реке и вернуться в дом еще до того, как Урусов заметит ее отсутствие.

— Вот беда-то, — обратилась одна крестьянка к другой, провожая тяжелым взглядом Грушу, которая уже повернула за угол.

— Почему? — спросила пожилая баба.

— Сказывают, что, когда Аграфена Сергеевна вместе с князем принимает, Константин Николаевич всегда просьбу любую выполняет и денег дает, если просишь.

— Ох, и вправду беда, — ответила, опечалившись, вторая.

Груша вихрем пронеслась по липовой аллее и, запыхавшись, остановилась за высоким густым кустарником, который рос на берегу реки. Укрывшись за зелеными насаждениями, девушка устремила горящий взор на берег, где кипела стройка. Две телеги, груженые бревнами и досками, стояли на невысоком берегу, почти около воды. Елагин, одетый, как простой крестьянин, в темные штаны и серую рубашку, придерживая бревна на телеге, вытаскивал их по одному и подавал четверым мужикам, которые переносили их к берегу. Андрея отличали лишь черные кожаные сапоги и команды, которые он отдавал:

— Кладите ровнее! — закричал Елагин мужикам, которые, уже донесли бревна до места и сложили их. — А то покатится все!

Мужики начали перекладывать бревна.