Крепостная

Дверь с такой силой ударилась о стену, что с потолка посыпалась штукатурка. В тихую, покрытую ночным мраком спальню ворвался Урусов с перекошенным от ярости лицом и безумно сверкающими глазами. Груша испуганно села на постели. Константин уже подлетел к кровати и набросился на девушку.

— Значит, я не достоин этой царственной постели, а этот презренный Елагин милости просим?! — взревел князь. Грубо вытащив девушку из-под одеяла, он опрокинул Грушу на кровать и, наклонившись над ней, яростно схватил ладонью за горло, припечатав к постели.

— Что случилось? — пролепетала испуганно она спросонья, схватившись за его неумолимую, жесткую руку, которая нещадно давила горло. Она смотрела на князя дикими непонимающими глазами, видя над собой перекошенное от злости лицо.

— Сейчас ты мне все расскажешь о своих шашнях, девка! — прохрипел Урусов, словно раненый зверь. В его ушах до сих пор звучали слова Проши о том, что два дня назад Елагин ночью выходил из его спальни. Груша попыталась вырваться из-под железной руки, захрипев.

— Я не понимаю, — прошептала сдавленно она. Урусов, видя, что девушка задыхается, немного ослабил хватку. Она попыталась оттолкнуть его. Но он склонился сильнее и схватил Грушу руками за плечи, не дав ей вырваться, и прохрипел прямо в лицо:

— Не понимаешь? Рассказывай о своем блуде с управляющим!

— Боже, — пролепетала Груша, затравлено посмотрев на князя, который угрожающе возвышался над ней.

— Говори! — уже заорал Урусов в исступлении. Он принялся дико трясти ее, сжимая хрупкие плечи своими жесткими сильными руками. Груша лишь мотала в ужасе головой и испуганно смотрела в его темные невменяемые глаза. — Ты будешь говорить, мерзкая девка?! Или нет?! — голос сорвался на фальцет, и он резко отпустил ее плечи. Почти не контролируя себя, он уже в бешенстве замахнулся на девушку, подняв руку над ее лицом.

И тут из глаз Груши покатились горькие слезы. Увидев, что девушка смертельно бледна и напугана, Урусов резко отпустил занесенную руку и чуть отодвинулся, пытаясь отдышаться и успокоиться. Константин отчетливо понял, что еле контролирует себя, и, если не возьмет себя в руки, может причинить вред девушке. Он замер в угрожающей позе у кровати, сжимая кулаки. Груша села на постели, потирая горящее горло, которое еще минуту назад неумолимо сжимала его рука. Девушка старалась не смотреть на Урусова и, опустив голову, лихорадочно думала, что делать и говорить. Она не могла понять, откуда он все узнал, но отчетливо понимала, что надо как-то успокоить разъяренного князя.

— Как ты могла так поступить со мной? — в отчаянии прохрипел Константин, почти ничего не соображая от обуявшей его дикой ревности.

— Это все ложь, — сказала тихо она.

— Врешь! Прасковья видела, как он выходил из этой спальни ночью! И Фома рассказал, что вчера ни его, ни тебя не было в усадьбе три часа! И что вернулись вы вместе верхом в одно и то же время, но разными дорогами! Что, все ложь, по-твоему?! — пророкотал Урусов обвинительно, опять придвигаясь к ней. — Я не дурак! И мне все ясно!

— Боже…

— И к себе не подпускаешь меня весь день! И я чувствую, что из-за этого окаянного Елагина! Так ведь?

— Я не хотела вас расстраивать, — пролепетала Груша и попыталась отодвинуться от него, переместившись на середину кровати.

— Расстраивать? — процедил Константин и, кинувшись к ней, вновь схватил девушку за плечи и начал дико трясти. Чепец уже давно слетел с ее головы, и светлый поток густых волос взметывался от его резких движений. — Я требую, чтобы ты сказала правду! Правду говори, гадкая девка! Иначе! — уже с угрозой процедил он. По щекам Груши вновь потекли слезы. Видя, как она плачет, Урусов немного остыл и ослабил нажим на ее хрупкие плечи. Безумным взором вперился в ее прекрасное любимое лицо и неистово выпалил: — Я же люблю тебя! Люблю всем сердцем! А ты?! Как же все эти твои любовные признания? Или ты совсем не любишь меня?

Груша несчастно поджала губы и отрицательно помотала головой.

— Что? — процедил Урусов, смертельно бледнея, и отпустил ее плечи.

— Я всегда любила только Андрея, — произнесла она горькую правду. Груша решила, что раз князь и так все знает, возможно, он после того, как немного остынет, поймет, что не сможет удержать ее подле себя, и не станет настаивать на замужестве, раз она любит другого.

— Что ты такое говоришь? — переспросил, замирая от ужаса, Константин. Он боялся даже подумать о том, что это может отказаться правдой.

— Мы с Андреем любим друг друга, — прошептала Груша тихо, несчастно смотря на князя.

— А меня? Меня ты разве не любишь? — выдохнул он в сердцах, и его взор стал ненормальным.

— Нет, — прошептала, всхлипнув, Груша.

— Зачем же тогда ты мне говорила…

— Агафья посоветовала мне сказать, что я люблю вас, чтобы вы скорее остыли ко мне, — горестно продолжала она, и из ее глаз вновь полились слезы. — Простите, я не хотела делать вам больно. Но я не люблю вас совсем.

— Больно? — Урусов отшатнулся от нее, чувствуя, что сердце болезненно сжалось от ее страшных слов. — Я… я… — он не мог выразить в словах той боли, которую испытывал сейчас.