Крепостной Петербург пушкинского времени

Отпущенный на свободу изобретатель усердно работал. В 1826 г. Свиньин, ревностный покровитель «отечественных самородков», сообщал о новых изобретениях «известного русского механика». К этому времени в числе изобретений Соболева были: заводской духовой мех, полировальная машина, мельница на деревянных жерновах, наконец, «лодка, приводимая в действие тремя лицами, заменяющими десять гребцов». «Все машины, — сообщал П. Свиньин, можно видеть на практике в квартире Соболева, живущего по Мойке, между Полицейским и Конюшенным мостами, в доме Тирана, № 9».

Долгие годы безуспешно хлопотал о своем освобождении и шереметевский крепостной Иван Александрович Батов, первый инструментальный мастер своего времени. Современники называли Батова «русским Страдивариусом», считая, что «после знаменитых итальянских мастеров, русский мастер Иван Батов, Конечно, занимает первое место», «Чистота отделки Батова доведена до высшей степени совершенства, — писали о нем, — в гарнировке старинных инструментов он не имеет равного».

Шереметев позволял своему крепостному работать только для выдающихся музыкантов той эпохи. «Таким образом, — отметили современники, — знаменитые виртуозы того времени: Хандошкин, Тиц, Френцель, Фодор, а впоследствии Роде, Бальо, Лафон, Ламар, Борер и множество других пользовались искусством Батова, которому они отдавали полную справедливость».

Мастерская этого замечательного художника помещалась на Караванной ул., в убогой квартирке с темной грязной лестницей, выходившей во двор. Вся мастерская была завалена кусками ценного дерева, футлярами от инструментов, виолончелями и скрипками. Они лежали длинными рядами на столах, висели на стенах. «Это напоминало знаменитую мастерскую из повести Гофмана «Скрипка работы Кремонской», — записал один из современников. Однако, несмотря на свою славу, Батов продолжал оставаться в крепостной зависимости у Шереметева.

Своему своенравному владельцу Батов поднес однажды замечательную виолончель, над которой он неустанно трудился свыше полугода. Приглашенный Шереметевым знаменитый музыкант Ромберг «В присутствии многих русских и иностранных артистов с любопытством осматривал инструмент, трижды садился играть на нем и трижды предлагал вопрос: «Точно ли этот мастер делал его?» Лишь после этого Шереметев выдал Батову долгожданную «вольную». Ему было тогда уже около 60 лет.

Безрадостную долю самоучек-изобретателей того времени лучше всего характеризуют слова одного современника, посетившего в 1820 г. некоего «страстного механика», проживавшего на Гороховой ул., «на чердаке, по грязной лестнице», в доме Таирова (где жил в 30-х годах А. С. Пушкин). «Пламенная душа его, утомленная препятствиями и неудачами, читаем мы, — ждет внимания, как иссохший цветок целебного дождика. Капля — и он расцвел паки или погиб на веки. Уже румянец пропал на щеках его, взор прежде светлый, исполненный огня, начинает тускнеть, наружность приемлет вид мрачный; в семействе его — не задолго пред сим мирном, счастливом, возникают неудовольствия — одним словом, бедный, он на краю пропасти».

9. РАБ И ДВОРЯНИН

В России чтут

Царя и кнут;

В ней царь с кнутом,

Как поп с крестом.

А. Полежаев.

Как отметил один французский путешественник, в России бить можно только людей известных классов и бить их разрешается лишь людям других классов». — Били всех: и малолетних казачков и стариков-дворецких и талантливых живописцев. И. С. Тургенев говорил, что он «родился и вырос в атмосфере, где царили подзатыльники, щипки, колотушки, пощечины»

«Я был немало удивлен, — записал Р. Фор, — когда услышал впервые о том, что секли первую скрипку; это был талантливый молодой человек; но я вскоре привык: секли альта, баса, контрабаса. Это не волновало ни меня, ни даже их».

У строгого барина «всякая вина была виновата», у него «кто ступил — тот и провинился». Старая поговорка гласила: «душа-божья, голова-царская, спина-барская». — «Друг вынужден был бить друга, — рассказывал один французский врач, — родственник родственника. Я даже скажу, что видели сына, принужденного бить отца». «Так как он ни чем не располагает, — говорит в другом месте тот же автор, — так как он ни в чем не волен, он ничем не дорожит: ни женой, ни дочерью, которых в любой момент может отнять у него каприз барина; ни своей землей, которая всегда может быть безнаказанно присоединена к барским владениям, ни своей родиной, где ему так горько живется. В душе его все темно и смутно, он не различает добра от зла, добродетель от пороков; отечество, семья — для него пустые слова».