К сожалению, полицейские архивы не сохранили документов, которые могли бы дать интереснейший материал о «взысканиях», налагавшихся петербургскими дворянами на своих крепостных. Однако, при став исполнительных дел Рождественской части Н. Цылов, автор очень ценного для истории застройки города «Атласа 13 полицейских частей г. Петербурга», оставил в своих записках любопытные сведения о числе крепостных, присылаемых в вверенную его управлению часть, для наказания. В 1843 г. таковых лиц было 29, в 1844 г.- 57, в 1845 г.- 70, в 1846 г. — 93, в 1847 г. — 115, в 1848 г. — 132, в 1849 г. — 141, в 1850 г. — 149, в 1851 г. — 167, в 1852 г. — 181. Как замечает Цылов, в Рождественской части в 1843 г. было 32 питейных заведения, в 1847 г. — 130, в 1852 г. — 203. Таким образом, увеличение числа питейных заведений в шесть раз повлекло за собою, заключает он, соответствующее увеличение присылаемых в полицию для наказания крепостных.
Между тем дурное «исполнение службы слугами», на которое так жаловались дворяне, объяснялось, не только «пьянством и ленью», но и общим недовольством среди крепостных, весьма ощутимым в сороковых годах.
Этот же пристав Цылов, в прошлом скромный обыватель артиллерийского училища, волей судеб превратившийся в полицейского, оставил следующие любопытные воспоминания о своей службе в полиции. «Обязуюсь сознаться, — пишет он, — что женщин, присылаемых в полицию к наказанию, я почти никогда не наказывал, редкую явную пьяницу, наказывал десятью розгами и то по платью. Прочим делал внушение, а многих, особенно хорошеньких, отпускал без всякого взыскания, так как, по дознанию моему, большею частью они присылались для наказания из ревности. Как, например: один старик в генеральском чине, приволакивался за хорошенькой горничной девушкой, находившейся в крепостном состоянии его супруги. Однажды сын генерала, красивый молодой человек поцеловал эту горничную, что отец увидел в зеркале: старик за что-то к ней привязался, пожаловался жене, — ну и беда. Тотчас призывают кучера и с запискою ко мне — марш для наказания розгами. Я, увидев горько плачущую девушку, начал расспрашивать о ее виновности и она, в слезах, всю свою вину вышеизложенную рассказала мне со всею откровенностью. Разумеется, наказал. Подобных случаев было много».
В 1852 г. на полицейскую съезжую 1-ой Адмиралтейской части на Офицерской ул. (ныне ул. Декабристов) был посажен под арест И. С. Тургенев, за напечатание некролога только что скончавшегося Н.В.Гоголя («о таком писателе преступно отзываться столь восторженно», — заявили власти). Много лет спустя, автор «Муму, написанной здесь, на съезжей, вспоминал об ужасном соседстве его комнаты с экзекуционной, где секли присылаемых владельцами на съезжую провинившихся крепостных слуг». Как рассказывает М. Стахович, Тургенев «принужден был с отвращением и содроганием слушать хлест и крики секомых».
Исключительной жестокостью в отношении своих слуг отличались женщины. «Нет более строгих в наказании своих слуг, как женщины, — отметил Р. Бремнер. В семьях, где нет хозяина, исполнение этих обязанностей отнюдь не является синекурой. Нежными созданиями должны быть эти русские дамы». «Приказывают ли они наказать неловкого слугу или виновную в небрежности прислужницу, — записал французский литератор Ж.-Б. Мей, — они остаются совершенно бесчувственными к стонам своих жертв и, лишь больше раздражаясь, велят удвоить наказание только потому, что господам докучают мольбы наказываемых».
В «просвещенный век Екатерины II» в Сенате слушалось дело по обвинению петербургской губернской канцелярией вдовы тайного советника Ефремовой в истязании «дворовой девки» Осиповой. Ее секли батогами, по распоряжению Ефремовой, два артиллериста и барабанщик и Осипова «после того на другой день по утру умре». Правительствующий Сенат, однако, постановил: «за таковой в неумеренном наказании поступок предать ее Ефремову, церковному покаянию». Но и эта мера, показалась Сенату слишком суровой; посему, приняв во внимание высокое звание «осужденной», он определил повергнуть все дело «В высочайшее ее императорского величества благоволение, прося указа».