Крепы

По телу женщины волною прокатилась дрожь. Белая полоска кожи над натянутым жгутом капронового чулка заметно потемнела. Теряя равновесие, я почему-то схватилась за свою сумочку. Я пыталась поставить хоть какой-то диагноз. Мальчик заметил мой взгляд и, быстро протянув руку, одернул на женщине платье. Но скрыть странные изменения было уже невозможно. Лежащая на подлокотнике рука тоже потемнела. На глазах она высыхала и съеживалась.

— Не смотрите! — крикнул мальчик. Он топтал свою книгу и пытался меня оттолкнуть.

Стюардесса зажмурилась. Вцепившись в свой столик, она продолжала его катать. Столик скрипел. Коробка с одноразовыми шприцами хлопнулась на пол. Я еще отметила краем сознания, что хорошо бы хоть на нее не наступить.

Удивительно, но никто из пассажиров так и не проснулся. В салоне стоял густой чад, какой бывает в жару над болотом. Скулы стюардессы напряглись, и я увидела, как она широко, судорожно зевнула. Только многолетний опыт бессонных ночей помог мне совладать с неожиданной мутью, тяжестью и шумом в голове.

Черные круги иллюминаторов глянцево поблескивали и дрожали в такт двигателю.

— Да-да… — прошептала стюардесса, и веки ее сомкнулись. — Я согласна, да!..

Все происходящее настолько выходило за рамки знакомой симптоматики, что явно не могло быть реальным. И одновременно было в этом что-то от самой обыкновенной косметической операции. Чрезвычайно трудно было отделить обрывки пресеченного сна от всего, что происходило в салоне. Умирающая хрипела и с силой высовывала язык. Мокрый, черный язык действительно чем-то походил на тупую иглу. Он высунулся, казалось, сантиметров на пятнадцать, невероятным образом изогнулся и вонзился в щеку женщины. Детские кулачки ударили меня в грудь — мальчик что-то кричал. А я, дура старая, только и делала, что прижимала сумочку — сперва к бедру, потом к груди: подумала, что, может, это на меня так подействовал наркотик, лежащий за подкладкой, и мне потребовалось сделать усилие, чтобы отмести этот бред.

Хриплое «да» почти вернуло меня к реальности. Игла разорвала кожу, мелькнула в воздухе, и кусок плоти, отсеченный на глазах, шлепнулся на потемневшее запястье. Он буквально впитался в руку, точно мазок жирного крема.

— Не смотрите! — вопил ребенок. — Не надо!

И тут я услышала еще один голос — напряженный, мужской. Каждое слово проговаривалось с трудом, через силу.

— Прекрати, Олег, — сказал мужчина. Он сидел по другую сторону прохода, и, глянув туда, я отметила коричневый старенький саквояж на дрожащих коленях. — Вернись на место! Не трогай это руками!

Воздух в салоне еще больше сгустился и потемнел. Стюардесса мягко присела на ковер между кресел и тут же повалилась набок. Она спала. В голове моей стало жарко, веки налились свинцом, но все тот же проклятый операционный опыт помог побороть неожиданный навязчивый сон, атаковавший меня не то изнутри, не то снаружи. Совершенно никаких чувств — как во время сложной операции. Я сосредоточилась, пытаясь восстановить ясность и внимание. Наконец я заставила себя разжать пальцы и выпустила сумочку из рук.

«Не трогай это руками, — повторила я про себя. — Это — руками!…»

Сквозь жаркий туман я видела, как черная острая лопаточка кроит женское лицо, отрезая лишние части, и на их месте появляются гнойные коричневые пятна. Пятна таяли, тут же нарастала розовая кожа и моментально грубела. Женское тело била лихорадка, длинные пальцы дробью подскакивали на поручне и, ломая ногти, вцеплялись в подлокотник. Распоротое каким-то неуловимым движением красное платье слетело на пол. Над телом женщины трудились уже не два узких ножа, а целая дюжина. С невероятной скоростью ножи эти кроили обнаженное тело. Сильно запахло гноем, потом, нашатырем… Я старалась не отступать назад, но и приблизиться тоже не могла. Все это продолжалось не более минуты. Подобно складным лезвиям, ножи сами убрались в тело, на мгновение оставив на нем следы вроде заживающих шрамов. Когда все было кончено, мальчик накинул на обнаженную женщину какое-то красное пончо. Воздух будто просеялся и сделался легче.

— Олег! — повторил уже потверже мужчина с саквояжем.

Я повернулась к нему.

— Что это было? — спросила я.

Он дернул плечом и попытался отвернуться.

— Что с ней? — настаивала я так, будто на этот вопрос можно было получить вразумительный ответ.

— С ней? — Рот мужчины перекосило в сухой гримасе. — С ней какой? С той, что была, или с той, что теперь? — Он выбрался из своего кресла и, взяв мальчика за руку, заставил его сесть. — Вы что, не видите — это не человек.

— А похоже на человека.

— Значит, вы ничего не видите… Лучше всего выбросить это, — он кивнул в сторону страшного кресла. — Выбросить с самолета… Впрочем, вряд ли это поможет.

В темном воздухе салона над головами спящих пассажиров что-то двигалось. Что-то почти невидимое. Маленькие сгустки мрака. Они привлекли мое внимание. От этих сгустков кружилась голова. Один такой сгусток, трансформируясь в воздухе из неправильного шара в ленту, приблизился к саквояжу, все так же стоящему на коленях мужчины. Раздалось еле слышное шипение.

— Пить…