— Хорошо, что вы вернулись… — зачастила бортпроводница. — Хоть кто-нибудь! Командир сказал, разбирайся сама, и ушел… А как я могу разобраться, когда она ничего про себя не помнит. Она даже одеться сама не может… Ну скажите, зачем вы «скорую»-то завернули?..
Свет в первом салоне был притушен, но зато в иллюминатор входил яркий луч прожектора. В холодном белом свете злополучная пассажирка выглядела совсем плохо. Я даже пожалела, что отменила «скорую помощь». Она судорожно подтягивала красную тряпку, пытаясь прикрыться: кажется, это было дорогое пончо. Лицо все в поту. Она пыталась пить, сдавливая в пальцах стакан, и зубы звонко дробили по стеклу.
— Ну вот видите! — сказала стюардесса. В белом свете прожектора золотой самолет на ее лацкане неприятно блестел. — Что я одна могу сделать!..
— Где ее вещи? — спросила я.
Глаза у больной были глуповатые, детские, они смотрели не мигая, пока я, вынув из чемодана белье, осторожно ее одевала.
— Как тебя зовут? — спросила я.
— Анна!
— Идти сможешь?
— Не знаю… Я попробую!
Продевая ее вялые, плохо гнущиеся руки в рукава платья, также вынутого из чемодана, я обнаружила, что это платье, как, впрочем, и белье, и туфли, совсем не ее размера. Одежда явно принадлежала кому-то другому. Владелица гардероба была значительно уже в плечах и выше ростом. Нога у нее была чуть-чуть поменьше, номера на полтора.
— Это ваша? — спросила я, поднимая больную и надевая на нее легкую куртку.
— Я не знаю… — С моей помощью она вполне могла идти. — Не помню… Совсем ничего не помню…
Мы уже шли по летному полю, когда нас догнала стюардесса.
— Вот, возьмите! — сказала она, переводя дыхание. — Это ее паспорт! И еще!.. — Она почему-то замялась. — Я заказала вам такси! — и она продиктовала номер ожидающей нас машины. — С Богом!
IV
«Сумасшедшая старуха… — думала я про себя, испытывая при этом нечто похожее на восторг. — Мало тебе полковника при смерти — еще девочкой с амнезией обзавелась! — Шофер такси молчал. Машина быстро миновала окраину и летела к центру города. — Но Егору она понравится, это точно!.. Еще как понравится…»
Женщина сидела рядом со мной на заднем сиденье. Она вцепилась в металлическую ручку дверцы и напряженно смотрела в окно. Капельки пота окончательно просохли на ее лице, движения стали более уверенными, но я готова была поклясться, что наш город она видит впервые. И она была явно напугана происходящим.
— Посмотрите, что это? — спросила она и повернулась. Как я ни приглядывалась, от шрамов на лице не осталось и следа.
— Что?
— Да вот же! — Она показала рукой. — Вон там, между домами…
Была суббота. Над пустынной улицей клочьями висел холодный осенний туман. Я взглянула на часы. Была половина седьмого. Пока мы ехали, я хорошо рассмотрела город: он еще не проснулся. Шторы в большинстве окон задернуты, на тротуарах так же пусто, как и на шоссе.
— Не пойму, что ты имеешь в виду? — сказала я. — Ты можешь объяснить?
На вид моей подопечной было уж никак не меньше тридцати, но я сознательно взяла тон старшей.
— Что ты видишь?
— Такой сгусток… Вот, вот он, смотрите…
Нечто подобное я уже видела в салоне летящего самолета.
— Я не знаю… Но я чувствую… Я чувствую… — Моя подопечная совсем по-детски сдавила кулачки и беспомощно посмотрела на меня. — Я чувствую, что нельзя!..
— Шеф! — сказала я, обращаясь к шоферу. — Можно немножечко прибавить?
— Мадам любит быструю езду? — спросил молчавший до сих пор водитель.
— Любит!
— Тогда сделаем!
Он неаккуратно переключил скорость, последовал толчок, и меня отбросило назад. Анна схватила меня за руку. В зеркальце я видела блестящие глаза шофера. Почему-то они щурились, как при ветре. Выплыл сзади нарастающий рев милицейской сирены. Вывернув шею, я посмотрела в заднее стекло. Догоняющая нас машина шла с погашенными фарами — даже подфарники, кажется, не горели, но на крыше у нее вращался, брызгая фиолетовыми сполохами, яркий фонарь.
— Не надо! — шепотом сказала Анна. — Не надо… Лучше я с ними поговорю!
— С кем?
Ощущение было такое, будто меня в затылок толкнули твердой резиновой палкой. Перед глазами поехали черные пятна, и потребовалось усилие, чтобы восстановиться.
Глаза таксиста, которые я продолжала видеть в зеркальце, потускнели, веки вяло заморгали и сомкнулись. Руки еще лежали на руле, но тело обмякло. Вероятно, нога отпустила педаль газа. По инерции такси прошло еще метров двадцать и, упершись правым колесом в бордюр тротуара, остановилось.
Нельзя сказать, чтобы я испугалась — и не такое видела в жизни, — но, когда Анна, нажав ручку, вышла из машины, я не кинулась за ней. Все происходящее было начисто лишено смысла, и меня это приостанавливало.