Крепы

Обычно я выхожу из комнаты, когда Егор делает себе укол. Все, кажется, в жизни видела, а этого — ну никак не могу… Сперва легкий налет бледности на его лице, иногда и зубами от боли скрипнет, потом кивок.

— Герда Максимовна, милочка, выйди на минутку, будь так любезна…

Прикрыв за собою дверь в кабинет, я пошла будить девочку. Что-то сказали по радио. Что-то важное. Я уловила это самым краем сознания. Но как-то не придала значения. Включив в коридоре свет, я вошла в комнату Анны. Девочка лежала на постели совершенно в том же положении: лицом вверх и вытянув руки на одеяле. Я сделала шаг, наклонилась, желая слегка тронуть ее за плечо и подыскивая какие-нибудь ласковые слова. У нее было округлое белое плечо. Я протянула руку. Пальцы ударились о него, как об лед, — холодное и твердое. От этого прикосновения все слова вылетели из головы.

Зазвонил телефон. Егор подойти не мог. Пришлось мне.

— Слушаю!

— Герда Максимовна?

— Кто это?

— Герда Максимовна, сегодня утром… мужчина и мальчик в самолете… Вспомнили?

— Еще была девочка! — недовольно ответила я, потирая занывшие от ледяного прикосновения пальцы о шерстяную кофту.

— Она у вас?

— А почему вас это интересует?

Некоторое время он молча дышал в трубку, — похоже, не мог придумать, что соврать. Потом сказал:

— Все это очень сложно объяснить…

— Это я уже слышала… Откуда у вас мой телефон?

С телефонной трубкой в руке я стояла посреди темной гостиной и смотрела в незашторенное окно. Стекло преломляло белые силуэты уличных фонарей. Было так тихо, что я услышала, как звякнула в другом конце квартиры крышечка стерилизатора. Я напрягла слух. Вот шумное дыхание Егора. Вот его тело тяжело продавило скрипнувший диван.

— Я нашел вас по справочной Аэрофлота. Герда Максимовна, мне будет нужна эта женщина. Вероятно, через несколько дней. Без нее мне… — он опять помолчал, подыскивая слово, — пока не обойтись. Без нее я не смогу ничего доказать.

— По-моему, вы собирались выбросить ее из самолета?

— Герда Максимовна, прошу вас, поймите, все это крайне опасно.

— Да уж заметила…

— Что-то еще произошло? — спросил он с тревогой в голосе.

— Не важно.

— Вы слышали про наш самолет? Радио сегодня слушали?

В эту минуту раздался звонок в дверь. У нас с Егором ночных гостей не бывает. По крайней мере, за последние пять лет ни разу не случалось, чтобы кто-то ввалился к нам в дом к полуночи, не предупредив о визите телефонным звонком. Хотя люди мы, конечно, общительные и друзей у нас хватает. Я не столько напугалась, сколько была удивлена.

— Пожалуйста, позвоните мне завтра! — сказала я в трубку. — Извините, кто-то ломится в дверь!

Девочка спала в своей комнате, Егор лежал на диване у себя в кабинете и вряд ли мог даже присесть. Звонок в дверь повторился. Короткий, очень осторожный. Так звонят только в чужие квартиры. Я ощутила некоторое беспокойство.

— Кто здесь? — спросила я, приникая к глазку.

Свет на лестнице не горел, и я ничего не увидела, кроме темноты.

— Кто?

— Извините, пожалуйста, — послышался за дверью знакомый женский голосок. — Это стюардесса.

— Какая такая стюардесса?

— Вы сегодня утром взяли с борта больную. Мы решили вас навестить.

— Кто это — мы?

— Я и командир. Мы хотели пораньше, но только что освободились. Откройте, пожалуйста.

В гостиной опять звонил телефон, и я подумала: «Не иначе как Алан Маркович снова напугать меня хочет».

В руках стюардессы был небольшой букет из белых и черных тюльпанов. Очень красивый букет: два белых и три черных, всего пять цветов. Она была в той же форме, что и утром. В свете коридорной лампочки сверкнул на лацкане миниатюрный золотой лайнер.

— Извините, — продолжала она смущенно. — Мы в подобных случаях всегда навещаем больного. Закрутились на работе — получилось поздно, а завтра утром в рейс…

— Извините! — сказал, выступая из-за ее спины, долговязый парень, тоже одетый в летную форму. — Мы звонили, но было все время занято. Мы, собственно, на минуту.

— Это Герман! — сказала стюардесса. Глаза ее как-то нехорошо шарили вокруг. — А где больная?

— Она спит!.. Прошу прошения, минуточку подождите. — Я вошла в гостиную, зажгла свет и сняла телефонную трубку.

— А! Вот она, — послышался голос в коридоре. — Герман, иди сюда, я ее нашла!

«Смешные, — подумала я. — Цветы принесли…»

— Чего вы еще от меня хотите? — сказала я в трубку. — Не надоело еще?

— Вы слушали радио? — спросил он.

— Нет! Я прошу вас, позвоните завтра. Я занята. Нужно же совесть иметь.

— Хорошо, — согласился Алан Маркович. — Не вешайте трубку, — попросил он. — Одну секунду. — Он помолчал. — Вы должны это знать. Наш самолет… Самолет, на котором мы с вами утром прилетели, разбился.

— Простите, не пойму я вас что-то. Какой самолет? — Я напряженно прислушивалась к происходящему за стеной. Раздавались какие-то шорохи, скрипы, звучали приглушенные голоса — ни одного слова не разобрать. — Позвоните завтра.

— Его перегоняли на другой аэродром, — сказал голос в трубке. — Возгорание в воздухе. Пассажиров на борту не было — только экипаж. Все пятеро погибли.

VII