Крест Сталина

— Да я лично вызывал Бергера в Москву...  И наградил тоже лично...  Но теперь я требую наказания Бергера, как врага советского народа! И что из этого выходит? Что товарищ Сталин непостоянен и ищет новые жертвы для удовлетворения своей кровожадности?.. — Взгляд генсека безжалостно пронзил затылок генерал-лейтенанта. — Не забывайте, что подвиг комиссара высоко оценен правительством, но сейчас речь не об этом...  Мы говорим о преступных действиях, которые совершались...  до этих героических событий!.. Я искренне верю, что вы преданный партии человек, то есть — мне!.. Отбросьте эмоции...  Ваша задача совершенно другая: операция «Кода» и в первую очередь — Симоненко!!! Если наступит момент, уходите в тень и отправляйтесь за ним...  хоть в Швейцарскую конфедерацию, хоть на край света! И если вы думаете, что благодаря Бергеру, мы узнали о факте побега Симоненко, то это — не так!.. У нас много других источников!...  Подготовьте приказ о назначении генерала Фирсова своим заместителем!

ГЛАВА 79

После неожиданного повышения по службе генерал-майор Фирсов был направлен в бездонные архивы ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ и так далее...

Проклиная рутину фразеологических оборотов: «По существу заданных вопросов...  С моих слов записано верно...», он мотался между Москвой и Подольском, разбирая бумажные завалы документов и, выискивая новые и новые жертвы ненасытному Молоху.

Вслед за «немецким агентом» Бергером отправилось немало народу. Летчик Кольцов — в Воркуту, «вечный дежурный» Сипко в суровый Норильск, рангом помельче — на прочие просторы необъятной Сибири! Кто «чистым»[59], а кто и в качестве осужденного контингента...

Но работы было много. От фиолетовых штампов «совершенно секретно!» рябило в глазах, и призывы к повсеместной бдительности не казались таким уж и бесполезными. В таких случаях генерал неизменно выпроваживал сотрудника архива и закрывал двери на замок...

* * *

Метель скрежетала и припадала к земле. Всю ночь зыбучий, сыпкий снег валил прямо на крышу землянки. Начальник секретного объекта «В-8» поскреб пальцами изморозь, подышал на нее и приложился к стеклу. В потоках вихрящегося снега ряды колючей проволоки угадывались лишь по столбам-гусакам и монотонно гудящим трансформаторам...

Подполковник Евсеев оторвал лоб и зябко потянулся.

От жуткого холода дощатая дверь покрылась ледяной коркой — из щелей мела поземка, — но уставшие солдаты спали вповалку, прямо на полу...  Идти не хотелось. Но, следуя привычке, он сорвал с гвоздя полушубок, переступил через караульного и вышел наружу.

За порогом стояли все «сорок пять»; обрывок луны периодически тонул в половодье серых облаков; труба, по-прежнему, стояла на месте и источала дым: зелено-белый, почти желтый, неприятный и давивший спазмой на гортань.

Евсеев зло сплюнул, с минуту кашлял надрывно и тяжело, и, наконец, успокоившись, двинул свое не выспавшееся тело к сторожевым вышкам.

Через полкилометра, когда начальник объекта уже вплотную подошел к трубе, метель спала. Стало светать, и слабая поземка поволокой тащила ледяную крошку по бугристой колымской земле...

Евсеев упорно втыкал валенки в снег, теперь уже держа направление в сторону барака. Унылый пейзаж перемежался лишь вспышками замыканий на электрических изоляторах. Мимо тянулись груды картошки и капусты, сваленных прямо на землю, под открытое небо, в несусветную стужу. Рядом с довольствием, как и положено при таких случаях, стоял часовой. Винтовка, воткнутая прикладом в снег, покрылась инеем и по прикидкам начальника была не способна к стрельбе...

Увидев начальника, караульный выпрямил торс. Подполковник, молча кивнул, и, не останавливаясь, проследовал дальше. Туда, где и располагался медицинский барк с «чистыми» обитателями секретного объекта...

* * *

Когда Евсеев вошел в помещение, Перепелкин уже снимал с макушки умершего Бекшетова полотенце.

Начальник снял шапку и с минуту молчал...

Лейтенант лежал, выпростав левую руку — пульс угас, и сердце перестало качать страдающую от нехватки лейкоцитов кровь...

— Уже четвертый...  — санитар бесцельно похлопал по карманам гимнастерки. — Я тут запись веду, на двадцатые сутки — ремиссия, затем — резкое ухудшение. Двое таких — на подходе...  Думаю, долго не протянут...

Евсеев направил луч переносного фонаря на записную книжку и попытался разглядеть каракули санитара.

— Вообще-то, не положено! Лечил бы лучше...

— А, кто его знает от чего лечить? Сперва думал, отравление...  рвота не прекращалась, жалобы на голову, затем кровь из десен...  кашель...  внутреннее истощение...  Выглядят, как военнопленные я на таких еще в Польше насмотрелся...  Может цинга?.. Симптомы странные...

— Сранные, ствол им в горло!

Евсеев закусил «беломорину», и посмотрел на умершего товарища. Голова лейтенанта представляла собою высохшее пергаментное яйцо. Желтая кожа стянулась, обнажив череп с глубоко впавшими глазами и расщелиной ротовой полости неестественно фиолетового цвета...