Крест Сталина

Фикс перед предстоящими событиями трясся всем своим хлипким телом и мог запросто завалить все дело. Упреждая непредвиденные выходки, майор потащил его в клуб на опохмелку...

— Кого бояться? Уполномоченного? А Варька? С нами пил и жрал! Завтра же доносы на него организуем...  Одним меньше, одним больше — тысячами мрут за светлое будущее! Ты хоть одного то помнишь, кто загнулся здесь?!! — Распалясь, майор перешел на змеиный шепот: — Ты слышал, что он вчера то сказал? Ведь там, взаправду, кладбище есть...  Только ни ты, ни я...  слышишь, никто об этом не знает...  Государственная тайна, видите ли...  даже нам не говорят...  Еще лет восемь назад сюда первых пригнали, а здесь, кроме тундры — НИЧЕГО!!! Они и подохли от холода...  вместе с конвоем...  Затем сразу лето, жара! Повысохло все! Как мумии свалили в яму, только горбылем и прикрыли...  Даже песцы морду воротят!.. Где ж нам знать, что раньше то было? А старое начальство куда подевалось?.. Может кладбище ковырнуть, синий околышек и выкатился бы, а?

— Постой...  ты что? А линия партии? — Фикс отбивался от камнепадом валившихся на него выводов Выпина.

— Ты что, и вправду дурак?...  Ведь Крест давно сидит, и он знал про это кладбище...  Нутром чую — туда ушел! И в НКВД — знают! И начальник наш доподлинно знал, но не трогал Креста...  — майор запустил руку в волосы и потряс вихрами; на стол обильно посыпалась хлопьями перхоть. — То-то и оно: нам не сказали, и...  Креста не убрали!

... Опрокинув стакан с водкой, Выпин уставился на замолчавшего политрука. И без того низкорослый Фикс, казалось, уменьшался на глазах. Поджав под столом нечищеные сапоги, он бестолково хлопал белесыми ресницами. Видимо, разные мысли нахрапом лезли одна на другую, и их хозяин все никак не мог остановиться, на какой либо из них.

— Да как можно?...  Это ж расстрел!?

— Не переживай, если что отмочишь — я тебя сам пристрелю...  как собаку! — майор резко встал и только тут впервые заметил, что в комнате они были не одни... .

С краю, уронив пьяную голову в алюминиевую миску, безмятежным сном спал лейтенант Витюхин...

ГЛАВА 9

Мойша Бриль смотрел вдаль, и его темные с поволокой глаза таяли в набежавшей слезе. Где-то в нереальном мире в крохотной комнатушке на Дерибассовской остался его отец, теперь уже одинокий старик...

Не надо было Мойше помогать людям, как учила его мать...  И зачем он только ввязался в эту историю? Но ведь бог велел делиться и Мойша относил половину своей пайки соседской девчонке, белокурой и хрупкой Марлен...

Минутная слабость отбросила его назад в 1936 год...

— Ну, давай выкладывай! — за ярким снопом света настольной лампы голос говорившего пугал еще больше...

Бриль молчал. Все слова, которые он мог выложить в свое оправдание, вдруг застряли во рту, и клейкое горячее нёбо перехватила внезапная удушающая сухость.

Бриль почувствовал хлесткий обжигающий удар по лицу...

— Молчать не советую. Нам уже все известно и только чистосердечное признание облегчит вашу судьбу, — над Мойшей нависла фигура следователя. — Ну что?! Так и будем молчать?!

Сколько продолжался кошмар следствия, он не помнил. Лампочная жизнь перемешала день с ночью. И когда Мойша оказался на тюремном дворе, он с ужасом отметил для себя, что весна вдруг плавно превратилась в хмурую осень...

Раздался скрип, чьих то шагов. Мойша удивленно оглянулся и увидел, как патлатый зек, припадая на левую ногу, хромает к нему.

— Что смотришь, фраер? Червонец сказал — с тебя полторы нормы! Фиксу скажешь — считай покойник! — не останавливаясь, Патлатый прошлепал дальше...

С набежавшим морозным ветерком с утра наступил 29 день декабря 1940 года...

* * *

Палатку, наспех натянутую возле таинственного кладбища, начал теребить налетевший ветер. Солдаты, сменяя друг друга на карауле, наконец-то, дождались Евсеева. Оживление достигло своего апогея, когда стало понятно, что можно трогать с этого гиблого места...

— И чего бы я где-то шатался, коли жена рядом?! — красноармеец Кузин, обнажая тридцать три зуба, весело скалился в сторону старого охотника. — Смотри, как бы медведь твою Манак не подпортил!

— Однако, дома бываю — жена беременная сразу ходит! Моя с яранги сама уходи! Оленей мало — детей много...  кормить, однако, всех надо...

За неспешным разговором группа снялась и растворилась в круговерти падающего снега...

Первым из под напорошенного снега выбрался Валихан. Было холодно. Постукивая по бокам, Крест простуженным голосом просипел:

— Медлить нельзя! Уходить надо, как договаривались, в сторону моря! На Большую землю нам ходу нет...

— Жрать охота...  И километра не пройдем, как когти отбросим, — Пешка заныл, и у всех засосало в желудке...

— Да ладно тебе!

— Жрать охота!