Крест Сталина

— Где стреляли?.. Давай, бродяга, шевели мозгой: или твой компас врет и мы, получается, обратно притопали...  Или кто-то другой впереди засаду устроил...  А коли засада, зачем стрелять?...  Да, и кажись, собаки воют?! — Корней закинул в рот щепотку махорки, пожевал горькую смесь и окончательно пришел в себя. — Нет, не овчарки, точно: значит, другой лихой человек в беду попал...  Вон там...  метров триста отсюда! — зек цвыркнул табачной жижей в сторону темного пятна.

Глубоко увязая в снегу, двинулись к одиноким нартам...

Лайки, свернувшиеся калачиком, угрюмо зарычали. Нанаец быстро сполз вниз. Прикрываясь нартами, придвинул к себе карабин и нажал на курок...

Заиндевелый висок обдало жгучим ветерком. Звонкое протяжное эхо раскатилось за улетающей пулей, и барабанные перепонки заложило тугой воздушной ватой.

— Вот, гад, ни пером достать, ни в глаз садануть!!! — Крест распластался, обдавая фонтаном снежных брызг, уткнувшегося рядом Валихана. — Чо делать то будем?..

— Да легавый он, сука красная! — огрызнулся Валихан и почувствовал, как что-то теплое и живое мягко коснулось его затылка.

Мохнатая лайка, жалобно скуля, старалась лизнуть в лицо или в ухо беглеца. Из-за нарт послышался сдавленный стон и собака, вцепившись в воротник, упрямо потащила Валихана к потерявшему сознание охотнику...

* * *

Суровый дикий край не дает шансов на спасение слабому неподготовленному люду. Собаки, воспользовавшись моментом, сбежали неизвестно куда и двое беглых каторжан, выбившись из сил, вскоре встали. Их невольный попутчик метался в бреду. Изредка, выплывая из небытия, бормотал на «своем», слабо тыча рукой по направлению к зекам. По всей видимости, собирался помирать, призывая на голову своих спутников все возможные беды...

— Чую, Валихан, что-то будет...  Тихо кругом, собаки сбежали...  да, и у нанайца с «чердаком» не в порядке?!...  Эй!!!...  Ты чего руками машешь?!

Хиок, придя в себя, приподнялся на нартах.

— Враг, ты, злой, однако...  — голос снизился до свистящего шепота и в ошалелых глазах засветился нездоровый огонек. — Баюн дышит, однако...  Смерть близко видно...  Не моя — твоя смерть! — не досказав, нанаец впал в забытье.

— Вот, бляха, столько отгрохать!? — Крест с раздражением пихнул охотника и навис над ним, крича в самое ухо: — Эй ты, козел «однакий»!...  Слушай сюда!!!

Щелкнул затвор и, пришедший в себя на мгновение, нанаец увидел над собою страшно раззявленный рот. Угрюмый взгляд застыл в жестокой решительности, на дне которого не было видно ни малейшего шанса для слабеющего охотника.

— Чево, жить не хочешь?!...  А это мы счас и проверим...  — Корней ткнул стволом карабина в воротник кухлянки.

Грянул выстрел. Прощаясь с драгоценным свинцом, латунная гильза, кувыркаясь, прочертила пространство, и больно ударила рядом стоящего Валихана...

Совершенно оглохший нанаец мотал головой и водил руками по снегу. Уже в забытьи бормотал, переходя временами на свой диалект, то про злого Баюна, то про муку, то про майора...

— На Выпь работает, гнида вонючая! — бурчал озлобленный Корней...

* * *

Раздербанив полозья, беглецы вырезали снежные кубы, остервенело вгрызаясь в твердые пласты хрустящего снега...

С первыми порывами ветра уложили последний ряд ледяных кирпичей. Валихан взгромоздил на сужающийся верх обломки поломанных нарт и облепил их снегом. Вскоре, среди безмолвной снежной пустыни выросла бело-синяя кособокая чаша, опрокинутая при этом донышком вверх...

— Это ты здорово придумал, Аман! — фамильярно балагурил Корней. — Да я, насчет, крыши говорю. Если верх тулупом прикрыть, завалилось бы все, наверное?

— Это не я...  В степях, когда юрту ставят, плетеные боковые стены сверху специальным сводом скрепляют. Шанрак называется...  Степняки — народ кочевой. Сегодня здесь — завтра там. Собрал, разобрал, с собой увез...

— Как палатку что ли?

— Сам ты палатка, для степняка шанрак, считай дом. А где дом — там жизнь...  Это у тебя, Крест, ни кола, ни двора...

— Ну — ну, не тебе чета...

Внезапно навалившийся сон сморил вконец обессилевших беглецов...

ГЛАВА 10

Солнечный луч трепыхался в силках паутины, свисающей с заплесневевшего угла. Рядом с ним, разгоняя пауков, тарелка репродуктора бодро вещала о поистине гигантских шагах социалистического государства...

Благодаря неустанному старанию великого кормчего, жизнь советских людей, по-видимому, веселела и улучшалась изо дня в день. Только в далекой Тмутаракани это никого совершенно не интересовало, и вот уже битых полтора часа майор разрушал иллюзорный мир своего подручного.

— Нам, хоть так, хоть эдак, захотят — все равно «лоб зеленкой намажут»[6]!.. Не сейчас так потом...  В Кремле — Бухара!...  Хозяин метет всех подряд, без разбору...  Загубил вдесятеро больше и нас не пожалеет...  Кругом догляд!...  Перед «особистом» прогибаемся не за страх, а за жизнь...  Вот он, — Выпин кивнул в сторону двери, — по званию капитан[7], что нашему армейскому, считай, подполковнику равняется...