Крест великой княгини

— Да что тут можно вспомнить, столько лет прошло? — откладывая газету, проговорил Сергей Андреевич. Сейчас он был совершенно не похож на боевого генерала, обычный пенсионер, в стоптанных тапочках, фланелевой рубашке, с очками на носу и взъерошенными волосами. — Когда Иван попал в подвал, я там уже недели три сидел, он весь избитый был, без сознания, молодой совсем, пожалел, положил рядом с собой. Ухаживал, как мог. Подружились. Он всего на пару лет младше меня, из рабочих, я-то, Борь, — переходя на шепот, заговорщицки произнес Сергей Андреевич, — из дворян буду. Род не больно знатный, захудалый даже. Жили бедно, на отцовское жалованье, но гимназию окончил, потом военный корпус. А там и Первая мировая началась. В общем, пороху понюхать успел. А Иван — лапотная душа, был прост и дремуч, так что от нечего делать просвещал его, пока в подвале сидели. Человек он был не глупый. Добрый, но какой-то рыхлый, что ли. Потасовка у нас там одна была, уголовника к нам в подвал посадили, а тот решил одного богатого татарина пощипать. В подвале-то нас человек сто сидело, а может, и больше. Кого только не было. Ну вот. Не то что мне этот татарин больно симпатичен был, а только сидеть и смотреть, как человека грабят, не приучен был. Честь офицерская и все такое… — махнул рукой, словно стесняясь, Сергей Андреевич. — Ну влез, одним словом, а уголовничек тот откуда-то лезвие вынул и едва мне горло не перерезал.

— Ничего себе!

— Да, да. И вот знаешь, что скверно, дружок мой Ваня Маслов даже не дернулся, чтобы помочь, хотя уж вдвоем мы бы того уголовника в два счета скрутили. Иван парень был не слабый. Но он струсил, не помог в трудную минуту. Хорошо, мужик один вмешался из путейских. Выручил.

— Вот подлец этот Иван, зачем вы только с ним подружились? — распереживался Борис. — Надо было его еще тогда, в двадцатом…

— Что в двадцатом? Расстрелять? Сдать в НКВД как труса? Эх, Боря. Все люди разные, Иван не хуже многих был, просто слабоват духом. Только и всего. Да и, если честно, он тогда не очень еще и окреп, кормили-то нас впроголодь. И куда его сдавать, если мы и так у белых в тюрьме сидели? Нет, Борь, не все в жизни так просто. Времена были лихие, людям ох как нелегко приходилось. Да и Иван, когда из тюрьмы вышел, ничего плохого никому не делал. Женился. Работал, детей растил. Выучился, мастером цеха стал перед войной, даже в партию вступил. И если бы не война, глядишь, так бы порядочным человеком жизнь и закончил. Но не судьба.

— Но ведь не его одного война застала врасплох! — возмущенно воскликнул Борис. — Вы же сами говорили о молодых ребятах, которые вместе с вами на расстрел шли, им что, жить не хотелось? Они были молодые, у них вся жизнь впереди была! Но они же не стали предателями! А мой отец, он был немногим старше меня, у него дети были, разве он не хотел живым домой вернуться? А вы? А Алексей? Разве ваш сын был трусом и предателем? — От волнения Борис даже вскочил на ноги.

— Пап, что у вас тут происходит? Вы чего так раскричались? Борька, ты чего меня звал? — входя в комнату, окинул встревоженным взглядом спорщиков Алексей Сергеевич.

— Извините, — тут же потупился Борис, устыдившись своей вспышки, — это мы просто разговаривали.

— А! — усмехнулся Алексей. — А я думал, дрались. Да ладно, ладно, остынь, пошутил я, — похлопал он по плечу снова вскочившего на ноги Бориса. — О чем у вас тут такой жаркий разговор?

— Об Иване Маслове. Помнишь, я тебе в детстве про него рассказывал, — объяснил Алексею отец.

— Это тот, который Романовых охранял и которому крест великой княгини достался?

— Романовых охранял? В смысле, царя с родственниками? — удивленно спросил Борис.

— Нет. Великих князей. Их в Алапаевск сослали, человек пять, кажется, и великую княгиню Елизавету Федоровну. Ты, Борис, молодой и не знаешь, но она была родной сестрой последней императрицы и женой дяди последнего царя, — пояснил задумчиво Сергей Андреевич, складывая на коленях руки в замок. — Необычная была женщина. Ее мужа, московского генерал-губернатора, взорвал революционер Иван Каляев, его ты, наверное, помнишь из школьной истории.

— Ну конечно, у нас и улица есть, его именем названная, — поспешил напомнить Борис.

— Ах да. Бывшая Захарьевская. Совершенно верно, — кивнул Сергей Андреевич. — Так вот, после смерти мужа великая княгиня покинула дворец и переселилась в основанную ею Марфо-Мариинскую обитель, и полностью посвятила себя благотворительности. Сейчас это слово не в ходу, и смысл его во многом извратили, но княгиня действительно много помогала бедным, сиротам, лечила больных, подготовила в своей обители, которая не была монастырем в полном смысле слова, а, скажем так, объединением верующих, благородных, добрых женщин, которые посвятили свою жизнь служению другим.