Крестьяне, бонзы и бомбы

— Его отпуск немножко напоминает нидердалевский.

— Дважды заблуждение. Я его просто отослал, чтобы он не мозолил людям глаза.

— Все-таки!

— Это не признание в слабости. Многоуважаемый господин Гебхардт, слишком уж много разговоров. Что такое двадцать шестое июля? Что такое бойкот? Да ничего. Пустота, если о нем поменьше болтать. Все это громкие фразы. И разглагольствует не провинция, не крестьяне, разглагольствуют здесь, в городе, в том числе и вы, газетчики, именно вы. Предлагаю: давайте покончим со всеми пересудами о двадцать шестом июля. Я дам указание «Фольксцайтунг», чтобы она больше ничего не помещала. Абсолютно ничего. Можете обещать то же самое в отношении «Хроники» и «Нахрихтен»?

— Ситуация настолько неясная…

Пауза.

Бургомистр начинает снова: — Вы интересуетесь делами обер-бургомистра и в то же время боретесь против меня. Но если откровенно: вы ведь не хотите «обера», и я его не хочу. Убрать его можно, лишь укрепив меня. А вы меня ослабляете. Что означает вся болтовня о двадцать шестом июля? Критика меня.

— Что вы! Дорогой господин Гарайс, ну кто говорит против вас! Против Фрерксена — да, но против вас…

— И здесь вы заблуждаетесь. Фрерксен совершенно ни при чем. Речь идет обо мне. Будете продолжать в таком духе, и в один прекрасный день бросите клич: долой Гарайса!

— Невозможно.

— Я вам тогда напомню о сегодняшнем разговоре… Но для чего вы продолжаете борьбу? Ради удовольствия снабжать читателя сенсациями? Имеется и кое-что еще, прямо под рукой. Разоблачения…

— Например?

— Это можно будет обсудить, — медленно говорит бургомистр. — Есть безукоризненный материал. Достаточно сказать… нет, пока ничего не скажу. Сначала я хотел бы получить обещание, что вы трубите отбой. Все в пользу такого шага.

Гебхардт уклоняется: — Дорогой господин Гарайс, всякое может случиться. Не хотелось бы связывать себя обещанием.

— Значит, нет. Не хотите. Жаль.

Бургомистр задумывается.

Звонит телефон. Сняв трубку, Гарайс долго слушает и, поблагодарив, кладет трубку на рычаг. Потом поворачивается к Гебхардту.

— Вторая новость для вас: заседание по примирению у губернатора сорвалось. «Крестьянство» жестоко обидело Тембориуса. Представители сельского хозяйства в знак протеста покинули помещение.

— Это же… Ну, не ожидал. Значит, все отношения пока прерваны. — Гебхардт поспешно встает. — Сейчас же пойду узнаю подробности. У нас там был один на совещании. Может быть, Штуфф еще успеет поместить. А уж мы в «Нахрихтен» всенепременно. Это произведет эффект.

Он стоит, уже готовый откланяться.

Бургомистр тоже встал. Во весь рост. Он невероятно массивен. И больше не думает о деликатности.

— Никакого эффекта не будет. Потому что ничего вы не поместите. Говорю вам, ничего.

— Кто же мне помешает?

— Я, например. Только я, господин Гебхардт, красный бургомистр. Бонза. Я хочу спокойствия и добьюсь его.

Гебхардт сдержанно говорит: — Лучше прекратим это. Грубость, может быть, модна в вашей партии, но по отношению ко мне…

— Грубость хороша везде, где отказывает здравый смысл. Поймите же, господин Гебхардт, не ваше это дело кидаться на всякую сенсацию, как рыба на приманку. Это дело Штуффа. Вы…

— Мое тоже. Как я могу скрыть от моих читателей подобную новость? Мой долг…

— Чепуха! — говорит бургомистр. — Обещаете гражданский мир, ну скажем, до начала судебного процесса?

— И не подумаю. Всего хорошего.

— Минутку. Я вас еще не могу отпустить. Сожалею, но должен официально вас допросить. На вас поступило заявление.

— Заявление?..

— Да. Жалоба на противозаконные действия.

— Что-нибудь натворил мой шофер? — размышляет Гебхардт вслух. — Я его выгоню.

— Нет, не шофер. Давайте-ка лучше присядем… Вас обвиняют в подлоге.

— Смешно! — Гебхардт, однако, садится. — Вы затеяли опасную игру, господин Гарайс. Это может вам обойтись дороже, чем пост бургомистра.

— Правильно. Но я знаю свои карты. — Он достает из письменного стола тонкую папку. — Недели две назад в редакцию «Хроники» зашел торговец текстильными товарами Хемпель. Он хотел заказать рекламное приложение к газете. Хемпель спросил у вашего заведующего редакцией Венка, каков тираж «Хроники», чтобы знать стоимость заказа и количество проспектов. Ему назвали цифру: семь тысяч сто шестьдесят.

Цифра эта вызвала у него сомнение. Он слышал, что тираж «Хроники» все время падает. Кого бы он ни спрашивал из знакомых и клиентов, ему отвечали, что «Хронику» они больше не читают.

— Странно, что он решился делать заказ.

— Вы находите? — Бургомистр улыбнулся. — Есть чудаки, которые без толку швыряются деньгами.

— Позвольте задать один вопрос, господин бургомистр. Этот Хемпель, вероятно, является украшением «Союза имперского флага»?