Крестьяне, бонзы и бомбы

Ну и сам он, господин губернатор Тембориус, проанализировал внутриполитические предпосылки и последствия того дня, пожалуй, не без успеха.

Все обсуждение прошло в высшей степени лояльно, никакого ожесточения, враждебности. Витражные окна в просторном конференц-зале распахнуты настежь, воздух и свет вливаются в зал сплошным потоком, можно сказать, весь мир вливается сюда, ведь здесь некоторым образом находишься на виду у всего мира. И готов ответить на любой вопрос, но все уже обсуждено до мельчайших деталей и никаких вопросов не возникло.

Сейчас решили сделать перерыв. Прежде чем перейти ко второму главному пункту повестки дня: устранению бойкота, господам участникам под предлогом антракта предоставили возможность обменяться мнениями.

И господа беседуют друг с другом.

Вот Манцов наткнулся здесь на доктора Хюпхена, и смотрите-ка, сегодня Манцов совсем другой человек. У него возник один хитроумный налоговый вопросик, и хотелось бы посоветоваться с милым доктором, нет, нет, он отнюдь не собирается попрошайничать у консультанта, прямо здесь; он понимает, что экономист тоже хочет жить, ха-ха! — в ближайшие дни он проконсультируется у господина доктора вполне официально. И намекает — мол, есть виды на будущее — юрисконсульт Союза розничных торговцев уже староват.

— Да-с, мой милый доктор, об этом мы еще потолкуем.

Доктор Хюпхен — не без умиления в душе — вспоминает Гарайса, — кому еще он обязан за подобное предложение? Когда же он осведомляется, где это пропадает Гарайс, то, к своему удивлению, слышит презрительный ответ: — Гарайс? Боров? Да он же давно труп!

— Труп?

— Разве вы ничего не слышали о письме губернатора? Это все равно что конец…

Почетный обер-мастер цеха пекарей сидит рядом с суперинтендентом Шварцем.

— Все выглядит вполне миролюбиво, не правда ли, господин суперинтендент?

— Несомненно. В конце концов всегда побеждает мир. Сегодня все будет завершено.

Асессор Майер, тот просто изумлен: сам шеф, губернатор Тембориус, похлопывает его по плечу.

— Ну, вот видите, Майерхен, неплохо получилось!

Майеру не совсем ясно, что он должен видеть, однако он радостно улыбается.

— Не говорил я вам, что прусской администрации вполне можно работать и с вами? Почему всем юристам-евреям надо непременно становиться адвокатами? Мы можем вас использовать и в административном секторе.

Асессор Майер что-то лепечет.

— Смотрите, — вдруг заволновался Тембориус, — что там такое? Это с вашего ведома? Вы это разрешили?

— Нет, я — нет. Ничего не понимаю…

— Запретите! Запретите немедленно!

У двери в зал стоит мальчишка, обыкновенный мальчишка лет четырнадцати-пятнадцати, и раздает газеты.

Они, газеты эти, тщательно сложены втрое, заголовок стыдливо спрятан внутрь.

Асессор, охваченный страшным предчувствием, бросается к парнишке, бежит рысцой через конференцзал, крича на ходу: — Эй, вы, стойте! Кто вам позволил раздавать здесь газеты?

Парнишка, уже раздавший большую часть газет участникам совещания, настораживается, затем швыряет на пол оставшуюся пачку и с криком «Слава „Крестьянству“!» исчезает за дверью.

Асессор, нагнувшись, поднимает одну из газет — иначе нельзя, ведь все смотрят на него. И оказывается, что газеты столь тщательно сложили втрое отнюдь не для того, чтобы скрыть название «Бауэрншафт». На первой полосе, в средней колонке, жирно отчеркнуто красным какое-то «Открытое письмо». Майер видит в тексте фамилию Тембориуса, читает дальше, его пробирает дрожь и прошибает пот.

Ах, ведь все они уже прочитали это злополучное письмо, лишь его начальник, губернатор Тембориус, стоит там одинешенек, чуть ли не в изоляции, и, нахмурившись, смотрит сюда.

Сейчас шеф позовет его.

Тяжело передвигая ноги, асессор Майер направляется к шефу. Однажды, было это уже давно, асессор бегал здесь, по всему зданию, когда должна была взорваться бомба. Идти же к шефу теперь, положить перед ним газету — куда труднее.

Он кладет перед ним газету.

— Что такое? Читать? Сейчас?

Но взгляд его уже прикован, и он читает.

Асессор Майер стоит на полшага сзади в ожидании.

Рассмеявшись, губернатор с едкой иронией замечает:

— Я — еврейский представитель? Ну, тут уж я опять обязан вам, господин асессор.

Он аккуратно складывает газету.

— Прошу вас, господа, занять свои места. Продолжим совещание.

Господа следуют приглашению. Большинство стыдливо прячет газеты в карманы, лишь немногие открыто кладут их перед собой на стол.

— Господа! Глубокоуважаемые участники совещания! В наши столь благоуспешно начавшиеся и протекавшие в духе примирения переговоры внесен диссонанс. Некая непрошеная сторона, которую надлежит обнаружить и строго наказать, — распространила здесь ежедневное издание, листок, гм… короче «Бауэрншафт».

Я видел газету в руках у большинства присутствующих. Тем не менее, дабы проиллюстрировать, каким духом проникнуто это объединение «Крестьянство», сопротивляющееся всякой государственной власти, дабы разоблачить тех, кто единственно повинен в событиях 26 июля, я все же склонен зачитать эту мерзкую писанину публично… Господин асессор, прошу вас!

Асессор дрожит. Затем, запинаясь, читает: