Крестьяне, бонзы и бомбы

Он вызывает Тредупа, но Тредуп не знает ничего, на сей раз в самом деле не знает. Гарайс чувствует, что тот с величайшим удовольствием выложил бы все.

Нет, ничего, но он последит, постарается выведать.

Однако выведывать Тредупу не пришлось. Уже к вечеру Гарайс все знал. Ни Манцов, ни Штуфф не проговорились, и тем не менее Гарайсу стало известно, кто передал Штуффу копию.

Служанка Манцова, та самая особа с колыхающимся бюстом, всего-навсего поделилась своими впечатлениями о Штуффе. И какой он милый человек, и как он ей подмигивал, улыбался, и, конечно, был бы непрочь провести с ней вечерок.

Мужчина, с которым она ходит «гулять» и которому рассказала это, спрашивает, откуда она знакома со Штуффом.

Через Манцова. Они со Штуффом сегодня уж так разругались, что хозяин даже послал ее прогнать Штуффа от забора.

И он ушел?

Нет, они потом помирились. Манцов опять выходил к Штуффу, и они разговаривали.

Мужчина, пассия служанки, — член СДПГ. У его коллег по партии заведено: когда они узнают что-нибудь важное, по их мнению, то бегут к Пинкусу, репортеру «Фольксцайтунг». За каждую информацию, которая может ему пригодиться, тот выплачивает пятьдесят пфеннигов.

Эта ему не подходит, она не годится для печати, «товарищ», надо думать, сам это понимает? Кроме того у девушки могут быть неприятности с ее хозяином.

«Товарища» сие, кажется, не очень волнует.

А Пинкус с этой новостью стрелой мчится к Гарайсу. Гарайс — большой бонза, настоящий, каких только связей у него нет. А Пинкус отнюдь не намеревается всю жизнь проторчать в Альтхольме репортером местных происшествий.

Гарайс слушает. Гарайс уже все понял.

Он секунду взвешивает, стоит ли ему поговорить с самой девицей, — нет, того, что он слышал, вполне достаточно. После ухода посетителя Гарайс снимает телефонную трубку.

— Господина Манцова, пожалуйста… Это — бургомистр Гарайс. Я хотел бы поговорить с господином Манцовым, лично… Да, это вы? — Совсем тихо и мягко: — Ты дал Штуффу письмо губернатора. Не отрицай. Я знаю это от него самого. То, что ты натворил, надеюсь, тебе уже ясно. Так вот: сегодня же я созываю бюро нашей партийной фракции. И предложу: прекратить деловое сотрудничество СДПГ с национал-демократами… Всего хорошего, мой дорогой Манцов. И смотри, чтобы на тебя поступало меньше заявлений, у меня не хватает уже корзинок для бумаг. Привет… А, не болтай. Все!

Три минуты спустя в редакции «Хроники» звонит телефон.

— Говорит Манцов. Попросите господина Штуффа. Это Штуфф?.. Негодяй, вы донесли Гарайсу, что получили губернаторское письмо от меня. Вы самый большой мерзавец во всем Альтхольме. Заткнитесь… Ваше дело… За шантаж пойдете под суд, стрекулист бульварный! Я пожалуюсь на вас и господину Гебхардту. С сегодняшнего дня вам не место в Альтхольме! Подлая сука. Заткнитесь, и слушать не хочу. С вами я уже давно не разговариваю. Все!

Двумя минутами позже телефон звонит в редакции «Нахрихтен».

— Говорит Штуфф. Можно господина Гебхардта? Это вы? Господин Гебхардт, только что мне звонил Манцов. Кто-то донес Гарайсу, что письмо я получил от Манцова. Да, то самое. Нет, я ни с кем не обсуждал это. Нет, никому. Нет, не проболтался. Уже десять дней не брал в рот ни капли. Трудности создаю не я. Вот именно, за мной, очевидно, шпионят. Да, в редакции определенно есть шпион. Сейчас, по телефону, нет. А вы не смогли бы позвонить Гарайсу? Надо помешать Манцову, чтобы он в горячке не напорол ерунды. Какой ерунды! Ах, господин Гебхардт, да здесь всякой дряни хватает. Конечно, трудно предсказать, какую именно он откопает. Да, я считаю, что так будет лучше всего. Да. Очень вам благодарен. Всего хорошего, господин Гебхардт.

Минут через десять в кабинете бургомистра Гарайса раздается телефонный звонок.

— Говорят из «Нахрихтен». Гебхардт… Да, я. Господин Гарайс, вот сейчас узнал, что тут натворил Штуфф. Я только что вернулся из поездки. Нет, я возмущен. Не могли бы мы встретиться?.. Но у меня есть еще одна идея. Завтра в одиннадцать? Да, устраивает. Совершенно с вами согласен. Пора восстановить спокойствие. Всего доброго, господин бургомистр.

ГЛАВА V ЕЩЕ РАЗ СКАНДАЛ

1

Днем на чердаке Тиль никак не мог заснуть. Он лежал на войлочных подстилках, раздевшись догола, и все равно обливался потом.

К тому же одолевала вонь от уборной.

Он чувствовал себя разбитым. Ожидание измотало его. Никто так и не пришел, но ему слышалось, что приходили тысячи, десятки тысяч, час за часом. В темном, сонном здании было неспокойно, то там, то здесь ему чудились их крадущиеся шаги, в свете фонарей скалились в усмешке их огромные белые физиономии, либо они стояли по темным углам, не шевелясь, отвернув лицо.

Эти ночи лишили его сна. И когда рядом низвергалась вода из бачка, он всякий раз еле сдерживался, чтобы не забарабанить в запертую дверь, распахнуть чердачное окошко и заорать на улицу: — Здесь бомбометчик из Штольпе! Десять тысяч тому, кто прибежит первый!

Уже под самый вечер, когда в доме поутихло и наборные машины больше не стучали, он уснул — мгновенно, мертвым сном.