Крестьяне, бонзы и бомбы

— Благодарю за такого заступника. Ничего себе защита — враньем… Сейчас же идем к директору Негенданку, и ты скажешь ему, что ты наврал. И смотри, не вздумай фокусничать!

Он крепко стискивает сына за руку и ведет по улицам к гимназии.

Но директор, оказывается, ушел домой.

Идут к директору. Разгоряченный, взвинченный мужчина тащит за собой мальчика.

Директор не принимает сейчас. Он обедает.

Директор должен их принять.

— Вот, господин директор, привел к вам сына. Я только сегодня узнал, как он бессовестно, чудовищно налгал вам. Ганс! Сейчас же попроси у господина директора прощения. Скажи: я солгал.

Директор, с салфеткой в руке, смущенно переступает с ноги на ногу.

— Господин старший инспектор, так не годится. Не надо так, сгоряча. Взгляните на ребенка. Его нужно щадить.

— Чего там, щадить! Извините, а меня кто пощадил?.. Ганс, скажи: господин директор, я солгал.

— Я солгал.

— Мой отец ничего не говорил о том, что крестьяне преступники.

— Мой отец ничего не говорил о том, что крестьяне преступники.

— Их не следует расстреливать.

— Их не следует расстреливать.

— Все это я наврал.

— Все это я наврал.

— Так… Конечно, господин директор сегодня еще не может тебя простить.

— Ну что вы, что вы. По моему мнению, даже…

— Нет. Никакой снисходительности. Прошу вас, накажите его построже. Наверное, придется перевести его в обычную школу. Для таких лгунов, как он, гимназия слишком шикарна…

— Дорогой господин старший инспектор, прошу вас, успокойтесь. Не надо горячиться. В таком деле надо все хорошенько обдумать… Лгун… Лгун… А ведь он еще ребенок. Фрерксен, ступай-ка в ту комнату.

— Нет. Пусть останется. Мы сейчас пойдем с ним к господину бургомистру Гарайсу. Там он тоже сознается во лжи. Ганс, бери фуражку, пошли…

— Это невозможно, господин старший инспектор. Да вы посмотрите на мальчика. Так я и думал! Обморок… Вставай, дитя мое… Да, тебе стало плохо. Вот, сейчас мы тебя уложим… Фройляйн, стакан воды… Господин старший инспектор, пожалуй, будет лучше, если вы нанесете визит господину Гарайсу один. И пришлите сюда, пожалуйста, вашу жену. Она отведет мальчика… Нет, прошу вас, идите. У меня в самом деле нет для вас времени. Сейчас важнее мальчик, по крайней мере в данную минуту. Всего хорошего, господин старший инспектор.

Мысли мальчика путаются, в ослабевшем сознании беспрерывно вспыхивает одно и то же: отец лжет. Мама лжет. Отец лжет. Мама лжет.

Два дня спустя он прочтет в газетной витрине «Хроники», что старший инспектор полиции Фрерксен за неправильные действия временно отстранен от занимаемой должности.

А отец уже уехал. В отпуск.

11

Если Штуффу надо что-то выведать в уголовной полиции, каждый раз приходится топать туда самому. К нему господа криминалисты не наведываются. Начальство смотрит на это косо. Не подобает государственному чиновнику входить в двери «Хроники» — в этом есть что-то компрометирующее.

Исключение — Эмиль Пардуцке, вечный ассистент сыскной полиции, который все еще ожидает повышения и которому не страшна ссора с красными потому, что он поссорился с ними уже давным-давно.

Время от времени Эмиль навещает своего приятеля. Усевшись за большой письменный стол, они предаются сладостным воспоминаниям о том, как хорошо было, когда в Альтхольме стояли военные, целый пехотный полк. Потом ругают нынешнее время с его подлостью, которая исходит от красных, потом ученик наборщика бежит за сигарами и пивом или за водкой и пивом.

Сегодня Пардуцке, переступив порог, останавливается, вынимает из кармана что-то белое и разворачивает.

— Я по служебному делу, господин Штуфф, — строго говорит он.

— Хорошо. Кстати, можешь присесть. Или сразу арестуешь?

Пардуцке ухмыляется: — Начальство не возражало бы. Осточертел ты им с твоими кляузами… Ну и суматоха была нынче в ратуше!

— Суматоха? Из-за чего?

— Словно муравьиную кучу разворошили. Кое-что я краем уха слышал. На стол Гарайса легло письмо от губернатора. И вдруг, не прошло и двух часов, как Фрерксен отправляется в отпуск.

— Эмиль! Дорогой мой, ненаглядный Эмиль! Фрерксен отправляется в отпуск! Отправляют в отпуск! В бой вступил губернатор. Действия полиции незаконны. — Серьезным тоном: — Что было в письме, Эмиль?

— Не знаю. Ей-богу, не знаю.

— Эмиль, не трусь. Даю тебе клятву: не выдам. Никогда!.. Ну что тебе хочется, Эмиль? Хочешь водки? Пива? Лучшего баварского, три бутылки? Или коньяку? Семь рюмок? Все, что хочешь! Только скажи: что в письме?

— Ну не знаю, дружище!.. Только очень прошу тебя: не делай преждевременных выводов. Почему ты думаешь, что есть связь между письмом и отпуском?

— Фрерксен в отпуске! Началось! Поверь, он не вернется. Ему крышка. А насчет письма я уж пронюхаю.

— Так вот, я пришел к тебе официально. В «Хронике» за номером сто семьдесят один ты поместил «Открытое письмо».

— Да? Я? Ну, раз ты говоришь, значит, так и есть.

— Письмо это подписал какой-то Кединг.

— Кединг? Вообще-то Кедингов много. А о чем письмо?

Пардуцке усмехается: — На-ка вот, прочитай сперва. Не то еще допрос затеешь.