Крестьяне, бонзы и бомбы

Он пробирается по коридору до лестницы. По ступенькам, конечно, нельзя спускаться, — скрипнет, и все пропало. Но ведь дом-то старый, частный, у лестницы роскошные широкие перила, и Тиль, как бывало в юные годы, лихо съезжает вниз, правда, чуть притормаживая.

И вот он стоит в нижнем коридоре, в двух метрах от двери, которая неплотно притворена. Путь до нее кажется бесконечным. Сердце бешено колотится, руки и ноги дрожат. Наконец этот путь позади. Просунув в дверную щель три пальца, Тиль медленно открывает дверь. В свете карманного фонаря видно белое лицо человека, склонившегося над письменным столом…

Дверь скрипнула.

Человек отпрянул от освещенного стола и угрожающе замахнулся. Тиль мгновенно сунул руку в карман.

Фонарик над столом погас.

Тиль швырнул камень. Раздался глухой удар и крик: — А-а! А-а!

И слабее: — А-а!

Тиль шагнул в темноту, нащупал выключатель, вспыхнувший свет резанул глаза.

На ковре у письменного стола лежал человек в синем халате наборщика.

Ящик стола выдвинут. На столе бумаги, целая куча.

Тиля вдруг охватила растерянность.

Человек на полу лежит без движения, лицо его в крови.

«Зачем это? Как же быть? Что с ним делать? Никогда не думаю, что будет дальше».

В стене послышалось тонкое дребезжание. Кто-то появился внизу. Кто-то вошел в здание тоже незаконным путем.

По лестнице медленно поднимаются шаги.

У Тиля еще есть возможность бежать, но он не в силах оторвать взгляда от лежащего человека. Тот, пошевелившись, открывает глаза, твердо смотрит на Тиля.

Шаги совсем близко.

«Падберг?»

В дверях стоит мрачный субъект из трактира. За ним двое полицейских. Мрачный молча оглядывает кабинет.

— Уголовная полиция, — говорит он. — Комиссар Тунк. Вы арестованы, господин Тиль. И давайте без фокусов, не то… — Он наполовину вытаскивает пистолет из кармана.

«Слава богу, — с облегчением думает Тиль. — Теперь хоть избавился от всей этой кутерьмы. Ничего, как-нибудь уладится». — И вслух: — Арестуйте-ка лучше вот этого взломщика.

— Сначала мы вас немного принарядим, мой мальчик, — говорит комиссар. — Давайте-ка руки. Вот так, рядышком.

Наручники защелкиваются.

— А вы тут что делаете? — спрашивает комиссар наборщика.

— Я пришел за рукописью для господина Падберга. Потом вдруг появился вот этот, из темного коридора, и швырнул в меня камнем.

Комиссар разглядывает камень, валяющийся на ковре.

— Да, неплохие домики строите, Тиль. Так вы скоро замуруете себя заживо. — И, обращаясь к наборщику: — Что за рукопись вы искали для Падберга?

— Вот эту, на столе, — показывает наборщик.

Внезапно Тиля осеняет. Ведь ящик был пустой, когда Падберг уезжал! А сейчас…

«Ну и дураки же мы! — размышляет он. — Думали только о том, что кто-то ворует. А что могут подкинуть для провокации… бедный Падберг!»

Комиссар листает бумаги: — Мило. Очень мило. Черный день для «Крестьянства». Вы не находите, Тиль?

— Гнусная ложь и провокация! — восклицает Тиль, рассвирепев. — Падберг знал, кто взломщик. И свой письменный стол очистил, когда уезжал в Берлин. А вот это подкинули они, красные провокаторы!

— Интересно, — говорит Тунк. — Очень интересно. Значит, очистил? Ну, об этом мы еще поговорим… А господин Падберг у себя дома?

— Он же меня послал, как только вернулся из Берлина, сегодня вечером.

— Послал. Вернулся, — ворчит знаменитый политический криминалист. — Лучше бы забрал. Сам. Ладно, сейчас мы его заберем. Деваться ему от нас некуда. Попробуем немножко подурачить великих мира крестьянского, а, господин Тиль?

— Попробуйте, — огрызается Тиль. — И на нашей улице будет праздник.

ГЛАВА VI ГАРАЙС-ПОБЕДИТЕЛЬ

1

На следующее утро в одном из помещений «Бауэрншафт» собралась молчаливая, подавленная группка людей. В кабинет редактора нельзя, там еще хозяйничает уголовная полиция, — ищут, читают, конфискуют.

Собрались они наверху, в корректорской, лица все новые, и созвал их еще ночью папаша Бентин, которому арестованный Падберг успел позвонить в последнюю минуту: крестьянин Бидерман, крестьянин Ханке, крестьянин Бютнер, крестьянин Детман.

Из прежних никого нет, они все в тюрьме: сначала арестовали Тиля с Падбергом, потом Бандекова, за ним Франца Раймерса, Ровера и Редера.

А внизу, в наборном цехе, линотипы ждут корма, номер-то надо набирать. Села, извещенные о событии утренней прессой, ждут, что скажет «Бауэрншафт».

Что же она скажет? И кто напишет?

Уже пишет, и перо его торопливо строчит по бумаге, заполняя листок за листком. Пишет Георг Хеннинг.

Выпущенный из-под ареста как раз в тот день, когда всех других арестовали (везет же авантюристам!), он с первым утренним поездом едет в Штольпе и попадает из огня да в полымя. И вот сидит и пишет.

У папаши Бентина тяжко на душе: — Что скажут крестьяне? Швырять бомбы — это негоже. Не смели они этого делать. Люди скажут: значит, Гарайс с Фрерксеном, выходит, были правы…

— Чепуха! — перебивает его Хеннинг. — Да не верьте вы их брехне. Кто кидал бомбы? Тиль и Грун! Разве они крестьяне?

— А Падберг?..