Крестики-Нолики

Я еле приволоклась из лазарета, грязная, как чёрт, измазанная жидкой глиной из канавы и кровью Берц. В расположении было тихо – прежде всего, потому, что народу там осталось чуть ли не на четверть меньше. Я, не раздеваясь, плюхнулась на койку и прикрыла глаза.

Передо мной снова была Берц. Правая рука свешивалась с каталки, совсем неподвижная, неживая. И меня клинило, что сейчас Берц привстанет, оглянется и заорёт так, что я вздрогну: "Заняться нечем, Ковальчик?! Тогда я тебе сейчас придумаю!" И я хотела, чтоб она придумала. Пусть даже пару нарядов вне очереди. Пусть бы придумывала всё, что угодно… Ещё кругом был лазаретный запах, стоны где-то за тонкой перегородкой и шуршащий докторшин халат, который иногда касался моей руки, и тогда я ненадолго возвращалась в реальность – оттуда, от этих заборов и тёмных провалов на месте окон, которые были похожи на выбитые зубы. Грёбаный плафон под потолком, который обычно светил так, будто собирался вот-вот издать последний вздох и погаснуть, сейчас горел в полную силу. Я понимала, что это, наоборот, хорошо, что это ништяк, – и что с Берц всё будет зашибись. Докторша так и сказала – что с Берц всё будет просто прекрасно… Прекрасно… Зашибись…

Я волоком оттащила стул подальше, чтобы не мешаться, и прикрыла рукой глаза: свет просачивался под веки, словно какой-нибудь иприт или фосген. И ещё я почему-то не могла видеть руку Берц: на пальцах были остатки засохшей крови. Саму кровь стёрли, а края этих кровяных полосок присохли намертво, и так и остались, и было похоже, будто по её руке ползут мерзкие черви с полупрозрачными телами.

– Слышь, док, – позвала я.

Она возникла рядом чуть ли не в ту же секунду, как джинн из бутылки.

Чёрт подери, обычно я не выношу, когда кто-нибудь подкрадывается, не издавая ни звука, но сейчас это было как-то по-другому. Может, я почуяла её, может, услышала, как хрустит накрахмаленный халатик…

Она, не говоря ни слова, притронулась к моей руке.

– Не надо, док. Испачкаетесь, – сказала я.

– Ерунда, – еле слышно ответила она. – С вами всё в порядке?

– В порядке, – я и правда была в порядке. Ну, или почти.

– Вас не зацепило? – всё-таки спросила она – наверное, чисто в профилактических целях.

– Я устала, док. Даже не знаю, отчего, – я смотрела на Берц, а внутри у меня было пусто, будто там метлой вымели всё, что только можно.

Я разучилась бояться. Когда-то давно, и где-то не здесь. И не хотела бы я научиться этому снова.

– Идите в расположение, Ева. Ведь уже отбой, – попросила докторша.

– Чёрт с ним, с отбоем, – сказала я, тоже потихоньку. Мне не хотелось потревожить Берц.

– Спит, – сказала она про Берц.

– Дайте спирту, док, – зачем-то сказала я, глядя куда-то мимо неё.

Понятия не имею, за каким рожном мне приспичило надыбать спирта. Может, поняла, что сейчас не так-то просто будет выехать на голом оптимизме?

Она насадила очки на переносицу и расправила на халате какие-то складки, которые видела только она сама, а потом молча ушла. За перегородкой зазвенело стекло.

– Держите, – я поглядела: там было добрых полбутылки.

– Спасибо, док, – сказала я, думая, что с ним делать теперь.

– Засуньте под одежду, – посоветовала она.

– Всё будет хорошо, док, – я совсем не была уверена в том, что всё будет хорошо, и, наверное, пыталась убедить в этом себя, а не её.

Потом я побрела в расположение, чтобы выпить эту дрянь и отключиться от чёрных заборов-заборов-заборов… бесконечных чёрных заборов, которым нечего было делать, кроме как по какой-то непонятной причине вертеться у меня в башке. Там было что-то ещё, кроме автоматных очередей, грязи в канаве и запаха обгорающей краски и раскалённого металла – а вот что, я не знала, и потому мне казалось, что эта заборная свистопляска уже никогда не кончится.

– Ну, и что это у нас там такое? – спросила Джонсон – думаю, в прошлой жизни она точно была овчаркой на таможне.

– Какое – такое? – уточнила я. Мне на фиг не упёрлось зажимать спирт, но надо же было хоть что-то сказать?

– Только не говори, что это очередные пироги с котятами, – Джонсон хищно потянула носом воздух.

– И не скажу, – я пожала плечами.

– И не говори, – она сварганила из полотенца салфетку и засунула за шиворот.

– И не скажу, – повторила я и выставила на тумбочку литровую бутыль. Поверхность жидкости плескалась чуть выше середины.

– Ага, – сказала Джонсон и, рывком приподнявшись, бойко затопала прочь.

– Э! Ты куда? – я слегка растерялась, и до кучи у меня всё ещё звенело в ушах и в голове.

– За твоей банкой, – еле слышно сказала она. – Тише ты.

– Какой ещё банкой? – тупо спросила я.

– За большой и стеклянной, Ковальчик, – язвительно заметила она. – И за водой. Ты же не собираешься пить эту штуку неразбавленной?

Прошла какая-нибудь пара минут, и Джонсон уже была тут как тут, вернувшись в обнимку с мокрой банкой, которую она нежно прижимала к груди. Мне показалось, что она возникла рядом так быстро, точно вода материализовалась у неё в руках прямо за дверью.

Мы разлили это дело по кружкам и молча выпили. Потом ещё раз выпили. И я не догоняла, почему я не чувствую вкуса. Совсем.