Крестная мать

— Когда это вы успели? — нахмурилась Анна Никитична, больше для порядка, портить настроение своим гостям она не собиралась.

— Ну… мы по граммульке, Анна Никитична! Всего по граммульке! — Она показала пальцами узенький просвет. — Марийка, вон, отказалась, стесняется, а мы с Катей… Мы же тут свои, правда, Анна Никитична? Вы же нас не будете ругать?!

— Свои, свои! — Хозяйка высвободилась из жарких объятий Яны. — И ничего, право, особенного тут нет. Налей-ка и мне стопочку. Только белой, вон, початая бутылка в шкафчике. И чтоб сразу у нас дружба со спонсорами наладилась, с Феликсом Иванычем. Мужик он контактный, я с ним пообщалась. Ох, де-тоньки, не люблю я эту официальщину, страсть! Человек свободу любит!

— Катюш, налей-ка, ты поближе, — распорядилась Яна, а Катя — худенькая, большеглазая, в большом цветастом переднике, надетом поверх короткой джинсовой юбки, услужливо и быстро налила Анне Никитичне водки и та махом выпила рюмку, вытерла рукою рот.

— Ну вот, а то чувствую, чего-то тут не так, — засмеялась она и погладила выпуклый тяжелый живот. Критически оглядела стол в зале, попробовала на противне мясо. Осталась всем довольна, хлопнула в ладоши.

— Ну что, девоньки, хорошо. И кто только учил вас?

— Анна-а Ники-и-ити-и-чна-а… — дружно, хором, пропели Яна с Катей, и все женщины весело рассмеялись.

Хозяйка погрозила девочкам.

— Чтоб не капризничали у меня, телушки, понятно? — сказала она с шутливой гримасой на полном круглом лице. — Ведите себя раскованнее. Вон, спонсоры расстарались: и коньяки, и вина, и фрукты, и мяса я самого лучшего на рынке купила — ешь не хочу! А шампанское, а конфеты! М-м! Ну-ка, все трое, в ванную. Живо!

Яна с Катей хихикнули, тут же исчезли за белой дверью ванной комнаты, а Марийка стояла в смущении и нерешительности.

— Анна Никитична, может, я домой пойду, а? Я понимаю, со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Я вас ни в чем не обвиняю, Боже упаси — вы такая гостеприимная, добрая! Но я…

— Да ты иди просто руки помой, детонька! Что у тебя за мысли?! Ты же на кухне возилась, запахи тут всякие, сырые продукты. А если кто захочет и душ принять — да ради Бога, воды хоть залейся. Как всякая культурная девушка…

Марийка повернулась, пошла в ванную, где шумно плескались и повизгивали Яна с Катей. Анна Никитична оценивающе смотрела ей вслед.

— Да, девочка что надо, — бормотнула она себе под нос. — Персик!

Теперь она сама налила себе новую стопку, со вкусом выпила.

Вскоре девицы гуськом потянулись из ванной, чинно сели вокруг стола в зале, ждали мужчин. Анна Никитична, покачиваясь, цепляясь неверными уже руками за перила скрипучей деревянной лестницы пошла наверх, на второй этаж. Затянула приторно:

— Мальчики-и… Где вы тут? Мальчики-и… А, вот вы где. И тоже одни выпивают. Нехорошо-о. Девочки там заждались. Чистенькие, мытые. Идите вниз, мои хорошие, идите. Ухаживать за моими телочками, трахаться. Быстренько, мальчики, быстренько!

Городецкий с Феликсом переглянулись — во старуха дает! С ней не соскучишься.

Посмеиваясь, придерживая Анну Никитичну под руки, они спустились вниз, сели за стол. Городецкий взял бокал в руки.

— Дорогие наши девушки, работницы, так сказать, искусства. Как приятно смотреть на ваши молодые прекрасные лица! Такие они одухотворенные, умные! Они приятны и там, на сцене, когда вы в образе, играете своих героинь, и здесь, в простой домашней обстановке, за этим чудесно сервированным столом. И сделали это ваши руки! Спасибо вам.

— Было бы из чего сервировать, — справедливо и грубовато вставила Анна Никитична. — Правда, девоньки? Тут нам без мужчин не обойтись.

— Да, мы хотим помочь нашей культуре и помогаем ей, — продолжал Городецкий. — Мы, бизнесмены, хорошо понимаем значение искусства. Без книг, кино, театра мы просто пропадем, превратимся в животных, жующих жвачку. Этого нельзя допустить, никак нельзя! Человечество, Россия в том числе, не могут пойти вспять, утратить цивилизацию. — Он театрально повел рукою. — Еда, питье — это, конечно, необходимые вещи, но главное — дух, душа человека, его нравственный, так сказать, облик. И вы, актеры люби-мейшего в городе театра, эту нравственность в нас, зрителях, постоянно воспитываете, несете в массы высокую культуру. Вы знаете, девочки, что я не раз бывал на ваших спектаклях, знаю ваши роли и ваших героинь. Я восхищаюсь вами. На сцене вы — богини! Поверьте в искренность моих слов, к которым присоединяется и мой друг Феликс Иванович. (Дерикот в это время мотал головой в знак согласия и всемерной поддержки оратора.) Вы умеете перевоплощаться, вы умеете быть разными — загадочными, строгими, веселыми, нежными, ласковыми, остроумными… — и потому всегда желанными!

— Их бы кормили получше… — снова подала голос Анна Никитична, несколько нарушая этой приземленной репликой общий приподнятый строй за столом. Тем не менее, актерки одобрительно защебетали, нетерпеливо поглядывая на яства — есть им всем хотелось ужасно. Да и стол просто ломился от еды. Да какой еды!

Городецкий невозмутимо продолжал: