Крестная мать

— Марийка, подружка моя дорогая, успокойся. Я тебе все объясню. Только не сегодня, завтра, ладно? — Катя трещала у нее над ухом как пишущая машинка. — Сегодня ничего нельзя делать, пойми! Сегодня мы все, как свиньи, пьяные. Поняла? И ты тоже пьяная. Опомнись!

— Пустите меня! — Марийка вырывалась из чьих-то сильных рук, обхвативших ее со спины. — Я сейчас же пойду в милицию. Заявлю!

Яна — великолепно сложенная, белая, бесстыдно прекрасная в своей наготе — стала над лежащей навзничь Марийкой, придавила ее горло ногой.

— Задушу ее, стерву, раз так! — свирепо сказала она. — Хозяйка, тащи веревку. Сама задушу и сама за все отвечу. Она опозорить нас на весь город хочет. Театр опозорит! Веревку мне, живо!

— Щас, Яночка, щас! — Анна Никитична, виляя голым пышным задом, засуетилась, задвигала какие-то ящики в сверкающей полировкой «стенке». Наконец нашла то, что искала — длинную бельевую веревку, подала Яне.

— Да вы с ума сошли! — Феликс стал вырывать из рук Яны веревку. — Нас всех расстреляют! Групповое убийство! Сто вторая статья, при отягчающих обстоятельствах! С изнасилованием! И тоже групповым! Дуры безмозглые! Нас всех ждет расстрел!

Все эти голые пьяные люди на мгновение протрезвели. С ужасом смотрели друг на друга, на лежащую на ковре и всхлипывающую Марийку.

— Да, группешник тут был, — согласилась Яна и убрала ногу с горла Марийки. — Только это другая статья, я не помню, какая, я не юрист. Я — артистка! Артистка! — вдруг завопила она на весь дом. — Или была ею, я не знаю. Я теперь преступница, свинья! Я помогала насиловать свою подружку! Тварь! Какая же я тварь!

Она рухнула на ковер, стала неистово целовать Марийку.

— Прости, Марийка! Прости! Это все я, я подстроила. И зазвала тебя сюда, и под мужиков подложила. А эта старая жаба мне помогала. Ползаешь тут, коряга, жопой своей толстой сверкаешь!

— Цыц! Дура! — Анна Никитична замахнулась на Яну веревкой, хлестнула ее по голой спине. — Маруська сама под… — Она мгновенно прикусила язык. — Под кого-то легла, меня и в зале-то не было. Я кушаться пошла, а это вы, бесстыжие, меня сюда зачем-то позвали! А теперь ишь как запела!.. Антон Михайлович, ты тут у нас самый старший, чего молчишь? Видишь, как эти сикуши дело-то поворачивают? Пили-жрали в три горла, на дурничку, а теперь грозят — тюрьма, милиция! Тьфу, паскудницы!

Городецкий, пошатываясь, поднялся; прикрыл пятерней грех, отвернулся. Уронил глухо, в пол:

— Свяжите Полозову. Пусть спит. Утром разберемся, кто кого трахал.

Вырывающуюся Марийку отнесли наверх, в одну из спален, крепко привязали к широкой деревянной кровати. Катя что-то шептала ей на ухо — ласковое, успокаивающее, и Марийка, побуянив, поорав, скоро как в яму, провалилась в нервный, пьяный сон.

Глава десятая

В который уже раз Глухов, начальник заводского СКВ (специального конструкторского бюро), где Татьяна много лет проработала ведущим инженером, завел речь о сокращении штатов. Винить в этом Глухова язык не поворачивался — сокращение не было его прихотью. Завод много лет выпускал военную продукцию: в годы Великой Отечественной войны — знаменитые «катюши», потом целое семейство многоствольных и одноствольных минометов, всевозможные ПТУРСы^[5], «Грады», несколько наименований гранатометов. Все это время завод процветал в экономическом отношении, коллектив жил безбедно, и с уверенностью в своем завтрашнем дне. Но в последние годы заводская экономика захромала на все четыре колеса. Военные заказы значительно сократились, упал общий объем производства, появились «лишние» инженеры и рабочие. Начальство судорожно искало выход из создавшегося положения, но ничего, разумнее сокращения штатов, не придумало. На заводе впервые за много лет заговорили о безработице. Дохнуло от этого слова ледяным холодом, реальность остаться не у дел ощутил каждый работник Придонского «Механического завода № 6».

Татьяна довольно скоро поняла, что взоры Глухова направлены на нескольких инженеров их отдела, в основном на пенсионеров и женщин, в том числе и на нее. С пенсионерами было ясно — пора им отдыхать, пора. Хотя в нынешнее время, когда буханка хлеба тянула уже почти на тысячу рублей, лучше было бы работать. А как без работы молодым и здоровым людям? На что жить?

Глухов позвал Татьяну в свой маленький тесный кабинет, увешанный красочными плакатами их продукции, долго не начинал трудного разговора, ерошил пятерней седые вьющиеся волосы, все перекладывал на столе бумаги, вздыхал. Потом признался:

— Ну что делать — не знаю! Всех жалко, все хорошие специалисты. И все мне нужны. Года через два-три опять зайдет речь о модернизации изделий, об увеличении их выпуска. Оружие во всем мире стали покупать активнее, наши изделия на мировом рынке котируются, дают в казну ощутимую прибыль, зачем же ломать налаженное производство, разгонять кадры?