Крестный ход над Невой

Сперат ответил: Столь праведное дело не требует никакого размышления.

Через тридцать дней состоялся второй допрос.

Сперат снова сказал: Я – христианин.

И все согласились с ним.

Тогда проконсул Сатурнин зачитал с таблички приговор: Сперата, Нартзала, Киттина, Донату, Вестию, Секунду и других надлежит казнить мечом.

Сперат сказал: Благодарим Бога.

Нартзал сказал: Сегодня мы станем свидетелями на небесах. Благодарим Бога.

Остальные тоже сказали: Благодарение Богу!

И тут же были обезглавлены за имя Христово.

– Палачи секли мечами своими и мужчин, и женщин, не разбирая. Только за то, что они были христианами и соблюдали Заповеди Христовы… – вздохнул Петруша. – Кто бы мог подумать, что и мы доживём до такого времени, когда христиан снова станут хватать и умучивать. Это я, конечно, дожил, а для тебя, слава Богу, – это давняя история. И, знаешь, как я буду усердно Богу молиться, лоб расшибать, чтобы она не ожила ни для тебя, моего радного внучка, ни для твоих детей и внуков!

Шумели машины на мостовой, не сбавляя скорости, город жил своей жизнью. Петруша прикрыл глаза и некоторое время сидел в молчании, потом заговорил вновь:

– Со всей строгостью закона судили на Литейном, в Большом доме страшно опасную преступную группу, в которую входили: пожилая матушка-игумения, игумен монастыря и несколько священников. Я уж, посчитай, сколько на белый свет гляжу, всякого перевидал, но всё понять не могу, вот чем они так советской власти угрожали? Неужели Сталин да все его помощники такими верующими людьми были и так сильно Бога боялись? Вот объясни мне, старику, какая здесь логика?

Если в Бога не верили совсем, ни чуточки, и Православие объявили поповской выдумкой, и храмы закрыли и повзрывали, чтобы не отсвечивали, то что такого угрожающего новой власти могли сделать монахини? монахи? духовенство? Ни оружия, ни власти, ни могущества у них отродясь не бывало. Только крестное знамение да молитва скромная.

Неужто богоборцы эти беспощадные так в силу молитвы верили и Бога боялись?! Или слепо в угоду тьме своих граждан не щадили, отдавали без счёта и сожаления?

Господь наш говорил: «Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: “перейди отсюда туда”, она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас».

А у новомучеников вера была гораздо больше, чем эта крошечная песчинка – горчичное-то зёрнышко!

Ты представляешь, радость моя, какая силища – наша вера! Не то что прогнать из святой Руси богоотступников, коммунистов-партийцев, а и землю сотрясти, и море раздвинуть может. Если верил в это Сталин, тогда понятно, почему по его приказу батюшек и матушек отлавливали, мучали и смерти предавали. Да при том тайно это делали, будто не законный суд вершили, а подлое злодеяние. Видишь, какой, может быть, верующий был человек! Недаром его в святые сейчас все кому не лень записывают… – горько вздохнул Петруша. – Ещё и святых-то сколько после себя Церкви оставил, не счесть… Только в одну «контрреволюционную», «преступную» группу включили шесть человек. А начни о них рассказывать, так вроде и не случайно в одну-то группу все попали. Но не потому, что преступники и единое злодейство совершили по сговору, а потому, что святые всё были люди. Им до Боженьки последний шажок оставался. Все, как один… Посвятили себя без остатка, без единой оговорочки Богу. Вслед за Ним были и к злодеям причтены, и кресты свои донесли, на полпути не побросали даже перед ощеренной пастью смерти. До конца дошли, до своей Голгофы. И унижения, и боль перенесли, перетерпели. И казнили их, родимых. А по воскресении своём – к Богу вознеслись и воссияли в славе Божией среди других праведников.

А чтобы засиять вот так ярко, нужно всю жизнь пройти и лампадку в душе неугасимой пронести. Даже тогда, когда пытали несправедливо, обвиняли без вины и на расстрел, будто в самый ад спускали – в подвал тот чудовищный, смрадный… И с последним вздохом не за себя, а за убийц взмолиться: «Прости им Господи, не ведают, что творят!» А это уже не просто мужественность – это стойкость Веры, это всепрощение Любви!

– Деда, неужели и монахиню не пожалели?

– У тьмы нет сочувствия и жалости: не только к старикам, к женщинам, к детям, но даже и к своим, к тем, кто ей послужил, кто жертвы ей без счёта подносил. Многие палачи и судьи ненадолго-то и пережили тех, кого убили. Их в тех же подвалах расстреляли, в тех же могильниках закопали.

– Так им и надо! Они же понимали, что делают! Они виноваты! Пусть и в аду кровь мучеников на их руках горит! И не угасает. До костей жжёт! – Степан аж задохнулся, придумывая кару, достойную их злодеяний. И никак не мог придумать, всего казалось мало.

– Ой-ё-ёй! – испугался Петруша и зажал ладонью себе рот. – Как же хорошо, Господи, что людей грешных и слабых не Стёпушка наш судит, а Ты, милосердный и добрый! Слава Тебе, Господи, слава Тебе!

– А разве я не прав?! – изумился Степан.

– Конечно, радость моя, прав. Но только сами-то мы не хотим, чтобы нас Господь по справедливости судил. Мы ведь тоже от Него милости ждём…