Крестный ход над Невой

Ну, слушай… Родились в семье священника два брата Николай и Виталий. Оба выбрали для себя путь священства, и приходы их находились в деревнях, стоящих друг от друга неподалёку. У батюшек были свои семьи, детишки. Очень дружили братья с самого детства и до гибели. И отца Николая, и отца Виталия в один год арестовали и отправили в ГУЛАГ, в страшный лагерь на Соловки. Имущество их пока всё изъяли, а обеих матушек с ребятишками – в ссылку сослали, как «социально-опасных элементов». Там они, горемычные, все и сгинули… – Петруша глубоко и горько вздохнул, а потом продолжил: – Оба брата из ГУЛАГа вернулись живыми, но тут их уже никто не ждал: семьи пропали, храмы их закрыли, церковные дома отобрали. Только небо одно и осталось для них открыто настежь…

Младшего брата, отца Виталия, расстреляли 21 октября. В этот самый день арестовали и отца Николая. Стали обыскивать, а при нём уже давно ничего, кроме Правды, не было. Ни одной лишней вещички, которую можно было бы отобрать при аресте. Единственное, что государство ему оставило – это жизнь: голодную, одинокую, скитальческую – но и это показалось слишком большой роскошью. Постановили и её забрать.

Начались допросы, обвинения, угрозы. Чтобы следователь не переврал его слов, не записал в акт, что ему вздумается, батюшка добился, чтобы ему разрешили своей рукой ответы вписывать. Первый акт допроса он сам заполнил, но после второго допроса отцу Николаю дали подписать акт, где уже все ответы за него вписали, где ни слова правды не было. Отец Николай отказался ставить под ложью свою подпись. Так и расстреляли его, но не добились изменить Правде. Так она при нём и осталась. Отец Николай Дворицкий тоже канонизирован в Лике святых.

Всё у человека можно отобрать, кроме души вечной. От неё отказываются только добровольно, а силой не изымешь, не выбьешь и не вытрясешь. Вот так вот.

Братья снова вместе. Телами лежат в одной могиле, а душами – воспарили в Царство Небесное, в вечное блаженство и радость. Уж давно, наверное, и матушки, и ребятишки их с ними… Там, где нет лжи, где нет боли и несправедливости…

«Священномучениче, батюшка наш Николай, моли Бога за нас!»

Петруша замолчал. Голос его становился всё тише, всё слабее. Стёпа понимал, что дед устал, что в душе у него, кроме восхищения мужеством, достоинством и верой этих священников, было очень много сострадания им. Мальчику казалось, что с каждой рассказанной историей Петруша ослабевал, как после допроса или тюремного карцера.

«Я – эгоист! Я – эгоист!» – корил он себя, но никак не мог решиться встать, попрощаться и уйти. Чтобы и дед его смог вернуться туда, где он жил, смог бы наконец отдохнуть. Но именно попрощаться и было самым невыносимым! Хотелось и дальше сидеть рядом с Петрушей, греться от его любви, слушать его старческий, подрагивающий голос. И чувствовать, как что-то необыкновенное происходит с душой, будто она обновляется, очищается и начинает вновь дышать.

– Да, действительно, время уже позднее! – встрепенулся старичок. – Вот такой я деда бестолковый, не пускаю внучка пойти домой, покушать борща со сметанкой и туманчиком, погреться у батареи. Сидишь ты тут, радость моя, со мной день коротаешь, на ветру коченеешь. Права твоя бабушка, что больше тебя ко мне, нерадивому эгоисту, не пустит! Я же на самом деле не только лишенец, но и социально-опасный элемент. Вот с кем ты связался! – глаза Петруши при этом светились от радости и доброты.

– Ой, деда! А давай ещё по пирожку! – обрадовался Стёпа, что и сейчас, вспомнив про время, Петруша не выгнал его домой, хотя уже всё шло к тому.

– Видишь, как хорошо добром побеждать! Остатками его и сам сыт и доволен будешь, и деду твоему радному – подарочек!

Пирожки завалились куда-то, и Стёпа, разыскивая их по рюкзаку, наткнулся на свой клетчатый шарф, который ему обычно навязывала бабушка, но который он носил только в рюкзаке. Вероятно, он лежал здесь ещё с прошлой зимы. Шарф был мягким и тёплым.

– Деда, а можно мне тебе подарить вот это?.. – Стёпа достал шарф и на всякий случай встряхнул его, чтобы слетели налипшие за это время соринки. – Он хороший, правда! И тебе теплее станет, и все художники в шарфах ходят… И мне, знаешь, как приятно будет, если ты возьмёшь!..

– Клетчатый… – восторженно прошептал Петруша и как маленький уткнулся лицом в ворсистую, тёплую ткань. – Это же мечта, а не шарф! Вот спасибо, внучок! Вот подарок-то на старости лет! Ой, – поднял он голову, – а ты сам-то как же будешь?

– У меня куртка тёплая, и воротник высокий, и шарфов всяких – завались… – сказал Степан, сочувственно поглядев на худую, длинную шею Петруши.

– Спасибо! Век за тебя буду Бога молить. И за твою бабушку. Вот она на меня, дурака, рассердится! – рассмеялся он. – Это ж надо было такого афериста тебе встретить!

Степан тоже весело рассмеялся. Если бы всем встречались такие аферисты, как Петруша, люди бы уже давно стали счастливыми и добрыми и даже научились любить друг друга.