Крестоносец

– Государь, – произнес швед на русской службе, командир небольшого отряда финских всадников – единственных наемников, до которых сумел дотянуться Царь. – Это – швейцарская пехота. Не испанцы, но дело свое знают. Крепкие ребята.

Царь промолчал.

Швед же развивать тему не стал, видя такой настрой нанимателя.

Тем временем повозки спешно стягивались и связывались. Силами самих же стрельцов московских, которые за ними и укрывались. А эти ребята были не чета стрельцам легиона. Тут и оружие сильно хуже, да еще и без всякого стандарта. И выучка слабее. И лишь немногие использовали подсмотренные в Туле газыри. Ведь все эти вещи отдавались на откуп каждому бойцу этих иррегулярный войск.

Связывать повозки в единое полевое укрепление они закончили уже под артиллерийским обстрелом – ливонские фальконеты открыли по ним огонь. Весьма, надо сказать, губительный. Так как ядра, попадая в повозки, порождали массу щепок и обломков. Которые уже выступали вторичным поражающим элементом.

Иоанн попытался ударить поместной конницей, дабы прекратить этот обстрел. Но не вышло. У польских и литовских магнатов здесь, под Смоленском, имелись не только шляхтичи, но и другие виды конницы. Включая небольшой отряд настоящих польских рыцарей и прилично ранних крылатых гусар. Совсем не таких крылатых гусар, что с хорошо известных читателям картинок[52]. Первые эти гусары представляли собой легкую кавалерию, лишенную даже кольчужной защиты и шлемов. В основе своей. Они укрывали щитом и атаковали длинными копьями, упертыми в ток…

Сунулись.

Отошли.

Сунулись.

Отошли.

Так и не сходясь в собачью свалку. Опасаясь. Серьезно опасаясь.

И сам Иоанн Васильевич, и его воеводы, и многие старшины поместные прекрасно знали на что способны всадники с длинными копьями. Слава ведь о тульских уланах гремела и не шуточная. Поэтому помещики просто не решались сходить в лобовой свалке с противником. Ограничившись обстрелом из луков, который в силу низкой плотности и интенсивности, да еще и на скаку, практически не имел результатов.

Отходя под пищали стрельцов, помещики сбрасывали с «хвоста» конницу неприятеля. Та отходила назад. Они вновь пытались прорваться к фальконетам. И вновь откатывались. А полевое укрепление из повозок тем временем все сильнее и сильнее приходило в негодность. Пока, наконец, не двинулись вперед швейцарцы.

Встречать их было уже некем.

Деморализованные стрельцы в основной своей массе отошли на противоположный склон холма. Да и потери понесли они выглядели ощутимыми. А конница… она…

– Государь, – тихо произнес Иван Шереметьев, подъехав поближе. – Нужно что-то решать пока не поздно.

– Что решать? – глухо спросил Иоанн Васильевич.

– Или стрельцов обратно, к повозкам загонять, или отходить. Спешно.

– А они пойдут? К повозкам-то?

– Я не уверен… Вишь – потрепало их немало.

– Отходим, – едва слышно произнес Царь.

Смоленск был потерян.

Как и надежда справиться с неприятелем своими силами.

Мертвенно бледный, погруженный в до крайности мрачные мысли, Иоанн Васильевич отвернул назад. К Москве. Слова Андрея, который предрекал полную неспособность московского войска противостоять более-менее толковому европейскому, сбылись. Царю хватило ума, чтобы понять – даже если бы он сумел привести втрое больше конницы – успеха бы он не достиг.

Помещики… Его сила и его проклятье. Он скосился на пеструю колонну этих мрачных, явно подавленных всадников. И раздраженно сплюнул. После чего занялся организацией прикрытия стрельцов. В случае, если это «частное» войско магнатов подойдет к Москве, они ему ой как потребуются. Каждый на счету будет…

Глава 10

1559 год, 29 августа, Рига

Сигизмунд II Август отпил из бокала вина и, не ставя его на столик, посмотрел на своего собеседника. Король Швеции, что нехотя прибыл сюда на переговоры, выглядел напряженным и несколько нервным. Видимо опасался появления датского флота.

– Ты зря волнуешься, – с мягкой улыбкой произнес Король Польши и Великий князь Литвы. – Филипп Испанский в скором времени займет нашего общего друга. Он нагоняет в Нидерланды войска и корабли. К тому же ему оказывают всяческое содействие Англичане. Филипп ведь начал самые упорные переговоры о заключении брака между его сыном и наследником с одной стороны, и Елизаветы с другой.

– Это рыжая шлюха не согласиться, – скривившись Густав I из дома Ваза, словно выплюнул эти слова.

– Почему шлюха?

– А то ты не знаешь…

– Не знаю. Слышал, что ее так называют, но почему – не ведаю.

– Еще будучи в юном возрасте она совратила своего воспитателя Томаса Сеймура. И отступила она только после того, как жена Томаса – мачеха Елизаветы – устроила скандал, застав их за прелюбодеянием. Но на этом она не установила и вела весьма фривольные отношения с рядом благородных мужчин, не желая связывать свою жизнь только с одним мужчиной и отдавая предпочтение своей жажде в постели решать государственные дела.