Первому я раскроил череп, второго король проткнул так, что меч вонзился в спину и вышел спереди, между ребрами. С третьим рыцарь расправился сам. Он отрубил ему правую руку, а затем, пока несчастный смотрел в ужасе на фонтан крови из культи, добил его уколом в грудь.
— Благодарю, сир! — воскликнул рыцарь. Это был Торн.
Ричард отсалютовал ему клинком и наскоро оценил обстановку: пешие мамлюки пришли в полное расстройство, что позволило жандармам продолжить путь. Тогда он погнал Фовеля к главному отряду противника, бившемуся с госпитальерами.
— Дезе! — взревел король.
— Вперед! — крикнул я Торну и ударил Поммерса пятками, бросая его вслед. Я угадывал, как слева и справа пристраиваются всадники — это были другие придворные рыцари. За ними подтянутся и остальные, подумал я, имеющие отличную выучку и привычку к порядку и подчинению — все, что определяло нашу жизнь.
Мы галопом скакали за королем, по пути обратив в бегство толпу не менее чем из пятидесяти турок, оказавшуюся на нашем пути. После чего, охваченные холодной яростью битвы, поспешили на выручку сражающимся госпитальерам. Добравшись до места, мы смешивались с монахами-рыцарями и пробирались мимо них, чтобы схватиться с неверными.
Пыль и зной. Пот и кровь. Крики людей, звон клинка о клинок. Постоянное движение: Поммерс идет вперед, поворачивает, уклоняется, бьет копытом. Правая моя рука поднимается и опускается, колет, рубит. Левая рука щитом прикрывает туловище и сжимает поводья, управляя конем. Все мое существование сводится к этим действиям. Мне некогда думать, некогда осмыслить следующий шаг. Единственная моя цель — защищать короля и убивать турок.
Наш молниеносный удар, когда мы вынырнули из клубов пыли и рядов госпитальеров, застал мамлюков врасплох. Легкая конница при любом раскладе, скорее всего, не выстоит против тяжелой, а с учетом набранного разгона мы разметали врага, как зимний шторм разбивает засевшую на камнях лодку. Всякое подобие строя исчезло. Неверные и думать забыли про боевой порядок и полностью утратили желание сражаться. Все, что у них осталось, — это природное стремление выжить.
Турки рассыпались и побежали, бросив раненых и безлошадных, невзирая на трупы, густо, как снопы срезанных колосьев, устлавшие иссушенную твердую землю. Мамлюки скакали прямо по людям, воздевавшим к ним руки, и срубали тех, кто преграждал путь. Мы гнались за ними, яростные и рьяные, не замечая жары и пропитавшего одежду пота. Никогда не обуревала меня такая дикая жажда крови. Позднее мне стыдно было вспоминать, но в тот миг я с восторгом убивал одного противника за другим, ненасытный, как пробравшийся в курятник лис. Пьяный от меча и крови, я готов был мчаться так до самого Иерусалима, но король приказал остановиться.
Я находился неподалеку от него, как и в течение всей битвы. Здесь были Торн, де Бетюн, де Шовиньи и еще дюжина рыцарей. Сердце мое запело при виде столь многих, кого я называл близкими друзьями. По мере того как дыхание выравнивалось и возвращался здравый смысл, я впервые увидел нас такими, какие мы есть. Сюрко едва ли заслуживали своего названия, настолько запятнанными и перепачканными кровью и пылью они были. Остальное наше облачение, от шлема до сапог, выглядело едва ли лучше.
Да простит меня Господь, но это было восхитительное ощущение.
— Довольно. — Голос Ричарда был хриплым, как карканье ворона. — Этот противник разбит. Возблагодарим Господа, но мы нужны в другом месте. Саладин наверняка атакует колонну на каком-нибудь участке. Прежде чем уйдем, каждый второй снимает шлем и пьет. Как только он управится, наступает черед соседа.
Торна и еще нескольких отправили передать распоряжение короля госпитальерам и рыцарям под началом Генриха Блуаского. Мы снова пустили коней вскачь, но теперь не так быстро. Наш путь лежал к голове войска, мимо отрядов бретонцев, анжуйцев и пуатусцев. Они потянулись за нами и приняли участие в нашем таранном нападении на турок. Теперь же, следуя за королем, эти рыцари дюжинами вливались в наши ряды. Добравшись до четвертого полка, состоявшего из англичан и нормандцев, Ричард велел ему присоединиться к нам. Теперь мы представляли собой большое скопление конников: больше восьмисот рыцарей, ехавших колонной шириной в пятнадцать-двадцать человек, с королем, мной и остальным двором впереди. Я чувствовал себя всемогущим, не замечая ни жажды, ни голода. Залитые потом глаза блестели, а правая рука не ощущала усталости, будто я только что взялся за клинок. Поммерс, славный конь, не выказывал признаков утомления и вышагивал ровно, как на смотре перед королевой Беренгарией.
Во второй раз скрывшись в пыли, мы незамеченными подобрались к туркам, напавшим по приказу Саладина на центр колонны. Быстро развернувшись во фронт, мы пошли в атаку. Земля задрожала под копытами. Поднялось еще больше пыли. Ричард что-то кричал, но я не мог разобрать. Он указал мечом на врага и пришпорил Фовеля, побуждая его прибавить скорость. Красавец-жеребец мчался быстрее, чем выпущенный из арбалета болт.