Крестовский душегуб

Не ответив, Ромашко стал оседать и вскоре уже сидел на полу. Пистолет всё ещё был прижат к его щеке. Свободной рукой Зверев достал из-за пазухи фотографию и сунул её в лицо Ромашко.

– Видишь эту девочку?

– Да… да, конечно! Она что, тоже погибла в Крестах? Но вы ошибаетесь! Я ни в чём не виноват! Я не Фишер…

– Ты – Фишер, сволочь! Признайся, тогда я, может быть, тебя не убью! Ты Фишер! Ты убивал людей, издевался над ними, делал свои гнусные опыты! Ты Фишер, признавайся, или я стреляю. Считаю до пяти!

– Я не Фишер!

– Раз… Два… Три…

Зверев пригнулся и прошептал что-то на ухо Ромашко, то съёжился ещё сильнее.

– Четыре! – Зверев взвёл курок и потянул спусковой крючок.

– Пять!

Раздался сухой щелчок – пистолет не выстрелил, Зверев снова взвёл курок…

– Я Фишер! Фишер… мать вашу! Это я убивал людей в Крестах! Сволочи! Сволочи! Что же вы делаете? – сквозь спазм прокричал Ромашко и, прижав ладони к лицу, зарыдал. Зверев снова спустил курок. Выстрела опять не последовало.

– Нет!!! Пожалуйста, нет! Не стреляйте! Я же сознался! Вы же обещали… – Он уже не пытался выглядеть героем. Он плакал, губы его тряслись.

На форменном галифе Ромашко проявилось тёмное пятно. Шувалов с презрением посмотрел на арестованного и отвернулся. Корнева трясло от злости. Казалось, что он вот-вот набросится на Зверева, а тот, спокойно убрав пистолет в карман, достал пачку и закурил.

– Пусть уведут арестованного, – выдохнул с облегчением Зверев.

– Конвой! – рявкнул Шувалов и вытер ладонью вспотевший лоб. В кабинет вбежал конвойный. – Уведите его и пусть кто-нибудь уберёт это. – Шувалов, прикрывая лицо платком, указал на мокрое пятно, образовавшееся возле стула, на котором сидел арестованный.

* * *

Они сидели в кабинете начальника милиции, Шувалов и Зверев курили, а сам Корнев пил маленькими глотками чай из гранёного стакана в алюминиевом подстаканнике. Опустошив стакан и втянув ноздрями сладковато-горький запах «Казбека», подполковник строго спросил:

– Теперь объясни мне, зачем ты устроил весь этот спектакль? Когда ты сначала ударил его, а потом ещё и спустил курок, я был готов тебя убить.

Зверев ответил без намёка на усмешку:

– Чего ж не убил?

Корнев замялся, прокашлялся, металла в его голосе тут же поубавилось:

– Ты добился его признания, но у меня складывается впечатление, что ты всё ещё не веришь, что Ромашко и Фишер одно и тоже лицо.

– Ромашко не Фишер, и теперь я знаю это наверняка, – заявил Зверев.

– Откуда? Откуда ты это можешь знать?

– Этот Ромашко не отличается особой отвагой! По его суете и испуганной роже я сразу понял, что он врёт, говоря, что это его настоящее имя…

– Мы и без тебя это поняли, – съязвил Шувалов. – Но почему ты решил, что он не Фишер? Наш эсэсовец ведь не обязательно должен быть храбрецом. Убивать беззащитных – это удел слабаков и трусов.

– Ты прав, Витенька, – впервые за всю их беседу улыбнулся Зверев. – Я нутром чувствовал, что Ромашко не Фишер, хотя признаю, что сомнения на этот счёт у меня всё-таки были. У меня возник план, пусть не совсем надёжный, но он сработал.

– И что же это за план? Что ещё за фотография девочки, которую ты ему показал?

– Фотография дочери одной из моих знакомых, не более того.

Зверев рефлекторно коснулся кармана, в котором лежал потрет Розы, который Рита Ковальская дала ему после того, как попросила Зверева отыскать дочь.

– Я понял, – продолжал рассуждать Шувалов. – Ты давил на испуг, и это сработало. Ромашко признался, но почему же теперь ты всё ещё утверждаешь, что он не Фишер?

– Помните, что я сделал, когда навёл на него ствол и досчитал до трёх?

Корнев и Шувалов переглянулись и сказали в один голос:

– Ты что-то шепнул ему на ухо!

– Вот именно, я сказал ему: «All dies ist nur ein Scherz, keine Angst! Meine Waffe ist nicht geladen!»

– Что это значит? – с раздражением воскликнул Корнев.

– Сейчас он расскажет нам о своей службе в разведке! – процедил Шувалов. – Козырнёт своим знанием немецкого, чтобы показать всем, какой он у нас профессионал.

– Да, ты прав, Виктор Матвеевич! Я действительно знаю немецкий. Не настолько хорошо, чтобы сойти за истинного австрияка или баварца, но достаточно сносно для того, чтобы меня понял среднестатистический уроженец современной Германии. Перед тем как закончить считать и спустить курок, прошептал нашему Ромашко: «Всё это лишь шутка, не бойтесь! Мой пистолет не заряжен!» Если бы он меня понял, то перестал бы трястись и уж тем более не обмочил бы штаны.

В допросной воцарилась тишина, Корнев заговорил первым:

– Так ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что наш так называемый Ромашко не знает немецкого! Какой из этого следует вывод?

– Вывод? Выходит… – Корнев присел на край подоконника и снова стал шарить у себя по карманам.

Зверев продолжил недосказанную мысль:

– Вывод очевиден – этот человек может быть кем угодно: предателем, самозванцем, шпионом, но он не может быть Фишером, потому что он не немец!