Крик болотной птицы

Благодаря тому что Стариков и Лысухин проживали в одном помещении, они могли изредка видеться и даже обмолвиться парой-тройкой слов. Правда, это была в большей степени теория, чем практика. На практике, то есть по легенде, Стариков и Лысухин должны были изображать двух непримиримых между собой врагов. В самом деле, какая тут может быть дружба, когда Лысухин насильно привел Старикова в плен? На этот счет была даже специально заготовлена сценка, которую Лысухин и Стариков должны были между собой разыграть при первом же удобном случае.

И такой случай им представился в первый же день их пребывания в бараке для инструкторов. Все случилось во время обеда, точнее сказать, по пути в специальное помещение, служившее столовой. Здесь-то и встретились Стариков с Лысухиным. Увидев Лысухина, Стариков нарочито громко выругался в его адрес. Лысухин ответил тем же. Стариков произнес еще несколько ругательств, после чего с кулаками бросился на Лысухина.

— Сволочь! — выкрикивал он. — Иуда! Предатель!

Они сцепились. Их никто не разнимал: все случилось неожиданно, да и потом кому какое было дело, из-за чего схватились эти двое? Стариков ударил Лысухина по лицу, Лысухин для видимости пытался ответить тем же, но демонстративно промахнулся. После этого они сблизились, и Стариков тихо спросил:

— Как?

— Буду учить диверсантов, — так же тихо ответил Лысухин, почти не разжимая губ. — А ты?

— Каратели, — одним словом ответил Стариков.

— Понятно, — ответил Лысухин. — Вмажь мне еще раз!

Но вмазать Стариков не успел. На шум прибежали вооруженные охранники и разняли дерущихся. Никаких карательных действий не последовало — охранники лишь загоготали, сказали несколько веселых слов по-немецки, да и все. Видимо, такие схватки были для них делом привычным.

Ну а для Старикова и Лысухина такая демонстративная схватка была попыткой доказать немцам, что они самые настоящие враги. А коль так, то и все то, что они рассказали немцам о своем попадании в лагерь, есть чистая правда. Поверили ли немцы в то, что короткая драка была настоящей — того ни Стариков, ни Лысухин, конечно же, не знали. Но они сыграли еще один короткий акт спектакля, потому что таков был сценарий, да и сама логика событий требовала такой игры.

* * *

Ночью Старикову не спалось. Он думал. Подумать было о чем. Завтра он должен будет приступить к самой главной и самой сложной части задания — начать вербовать заключенных в ряды карателей. В этом для Старикова таилось огромное, страшное противоречие. Какими словами он будет уговаривать несчастных заключенных? Конечно, подходящие слова можно было и подобрать, это не так и сложно, но как их произносить? Он не хотел их произносить, в душе он хотел говорить заключенным совсем другие слова… Конечно, со временем он их скажет, такие слова, но прежде нужно было говорить совсем другое… И не только говорить, но и видеть, как заключенные будут относиться к сказанному им, а значит, и к самому Старикову. Видеть их презрительные, тяжелые взгляды, улавливать ход их мыслей — как к этому приспособиться, как это выдержать, как не подать виду, что ему больно?

Стариков успел изучить внутренний распорядок того помещения, в котором он находился, и потому знал, что выходить из него ночью без специального разрешения нельзя. А вот бродить по коридору можно. Стариков встал и вышел в коридор. Здесь было большое, забранное решеткой окно. Стариков подошел к окну и стал смотреть в ночную тьму.

Тьмы, собственно, не было, была полутьма, размытая светом прожекторов. В этой полутьме угадывались приземистые, угрюмые бараки — в них, по всей вероятности, маялись заключенные. Бараков было видно всего два — остальные Стариков видеть из окна не мог. Где-то за бараками угадывался белый свет прожекторов: самого света из окна также видно не было, пространство освещали лишь размытые, будто разведенное водой молоко, полосы. Никаких звуков Стариков также не слышал. Вернее сказать, звук был лишь один. Это был звук ветра. Ветер был сырой, тяжелый, будто бы в мире сейчас была не весна, а самый настоящий ноябрь.

— Не спится? — послышался сзади голос, и Стариков вздрогнул от неожиданности. Вот ведь как — он даже не услышал, как к нему сзади кто-то подкрался! «Разведчик, так-переэтак!» — выругал себя Стариков и обернулся.

Сзади него стоял какой-то человек. Из-за полутьмы его лица Стариков разглядеть не мог, однако же ему показалось, что человек улыбается. Стариков насторожился. Он понимал, что просто так этот человек к нему не подошел бы. А значит, он подошел с умыслом. И скорее всего, это был нехороший умысел. Другими словами, это была еще одна проверка.

— Да вот… — неопределенно ответил Стариков.

— Понятное дело! — сказал человек и подошел ближе. Теперь Стариков мог разглядеть его. Впрочем, и разглядывать особо было нечего — человек как человек, ничем не примечательный, примерно одного со Стариковым возраста. — Очень даже понятно! Я на первых порах также не мог уснуть. Все думал, думал… Как-никак — новая страница в жизни! К этому надо привыкнуть… Ну, или притерпеться — кому как.