Крик болотной птицы

После таких слов наступило молчание. В первую очередь из-за Лысухина. Это был редчайший случай: Лысухин молчал, потому что не знал, как ему быть дальше. Что говорить, как действовать? Открыться перед собеседником? А вдруг он еще один провокатор, а весь этот ночной разговор еще одна фашистская провокация? Могло ли такое быть? Еще как могло! Но с другой стороны, а вдруг этот ночной собеседник единомышленник и соратник? А тогда такой случай упускать нельзя. Никак нельзя! Ведь именно ради такого случая Лысухин и Стариков стали заключенными! Ради этого они и рискуют сейчас своими жизнями!

— И что же, это так заметно, что я перестарался? — спросил наконец Лысухин.

— Для кого как, — ответил мужчина. — Для нас — заметно. Не ты один такой хитрый да ловкий. Мы, знаешь ли, тоже…

— И что же вы до сих пор не донесли на меня, коль я весь на виду? — скривился в усмешке Лысухин.

— Оттого и не донесли, — ответил мужчина.

— А если точнее? — вкрадчиво спросил Лысухин.

— А если точнее, то может так статься, что и у нас имеется к тебе интерес.

— Вот как… — покрутил головой Лысухин. — Имеется интерес… У вас… А вы — это кто?

— Диверсанты, — ответил мужчина и усмехнулся. — Будто сам не знаешь. Вот как окажемся в советском тылу, как взорвем там что-нибудь!.. Ох, и взорвем же! Ты ведь именно тому нас и учишь, не так ли?

В этих словах мужчины таилось нечто невысказанное, какой-то подспудный, потаенный смысл, и этот смысл явственно угадывался. Так, во всяком случае, казалось Лысухину. Но, опять же, а что, если это ему только кажется? Тут рисковать нельзя, тут надо действовать наверняка. А и не рисковать тоже нельзя. Не получится ничего без риска. Это как сдвинуть с горы самый первый камень. Тяжело, рискованно, опасно. Но вот камень сдвинулся и увлек за собой другие камни. А дальше уж все получается само собою. Получается лавина. И если эту лавину удастся направить в нужную сторону, то будет и вовсе замечательно. Тут главное — решиться и рискнуть.

И Лысухин решил рискнуть. Он вообще любил рисковать и в обыденной жизни, и на фронте. Так отчего бы ему не рискнуть и сейчас? Тем более что если вдуматься, то чем была вся эта кутерьма для него и Старикова? Сплошным риском. Образно выражаясь, какая разница, сколькими пулями тебя убьют — одной или целым десятком?

Конечно, Лысухин наметил для себя и отход. Или, если выражаться шахматным термином, этакий ход конем. В крайнем случае, если его ночной собеседник все-таки окажется провокатором и немцы возьмут его, Лысухина, в оборот, он всегда может сказать им, что он, дескать, давно уже раскусил их провокатора и все его действия — лишь веселая игра, и ничего более. Потому что — уж такой он, Лысухин, веселый человек, что не мыслит себя без игры. Какое-никакое, а все же будет оправдание.

— Ладно, — сказал Лысухин. — Коль пошла такая игра, то предлагаю не блефовать, а выложить карты на стол. Посмотрим, у кого какие козыри и совпадает ли масть. Иначе мы ни до чего не договоримся до самого утра.

— Что ж, выкладываем, — согласился мужчина.

Лысухин понимал, что его собеседник также рисковал. Ведь он не знал, кем на самом деле является Лысухин, он лишь предполагал, опираясь большей частью на интуицию и такие же интуитивные логические умозаключения. А знать и предполагать — это не одно и то же. В предположении всегда таится риск.

— Тогда у меня такой вопрос, — сказал Лысухин. — Если, предположим, ты ошибаешься и я окажусь курвой, что тогда? Что будешь делать?

— Наверно, погибну, — пожал плечами мужчина и добавил: — Погибну молча.

— Вот как. — Лысухин потер лицо ладонями. — Тогда и мне, если ты окажешься такой же курвой, тоже придется погибнуть. И тоже молча. Так что козыри, похоже, у нас одинаковые.

— Да, похоже, что так, — согласился мужчина.

— Вот и дивно, — усмехнулся Лысухин. — А кличут-то тебя как?

— Грач, — ответил мужчина.

«Ну надо же! — мысленно усмехнулся Лысухин. — Мы с Петром — иволги, этот — Грач. Сплошное птичье царство!»

…А дальше пошел разговор начистоту. Конечно, всего о самих себе Лысухин и Грач друг другу не сказали — для первого раза это был просто-таки рискованный шаг. И в первую очередь они не сказали друг другу, кто стоит за их спинами. Все ограничилось намеками. Грач намекнул, что он представляет некую тайную организацию, Лысухин обтекаемо обмолвился, что и он тоже не в одиночестве. Грач сказал, что цель их организации — изыскать возможность побега из лагеря. Лысухин на это ответил, что он, собственно, для того и оказался в лагере, чтобы помочь заключенным в этом опасном деле.

Конечно же, вначале Грач Лысухину не поверил — уж слишком неправдоподобными были его слова. Как, мол, это так — добровольно угодить в концлагерь, пускай даже и ради спасения других узников? Ведь это же какой риск! Да и кому это нужно? Неужели советское командование до такой степени озаботилось судьбами узников концлагерей, что готово рисковать жизнями своих лучших подчиненных?