Испытывая легкую дрожь, он поспешил к себе в кабинет, чтобы набросать губернатору Шее доклад, который может спровоцировать мировую катастрофу, в результате которой немецкий народ обретет мировое господство.
Часом позже, восседая на белом осле, он уже выезжал из резиденции в мягкой широкополой шляпе, глубоко надвинутой на лоб, чтобы укрыть глаза от яркого солнца. За ним с винтовками на плечах следовали чернокожие аскари. В своих кепи-«коробочках», со свисавшими сзади до плеч отворотами, в отглаженной форме цвета хаки, они щеголевато маршировали, дружно поднимая и опуская ноги, словно на параде перед командующим.
Дня за полтора они должны были добраться до слияния рек Киломберо и Руфиджи, где швартовался паровой катер комиссара.
Когда Махенге скрылся из виду, герр Фляйшер наконец-то смог расслабиться и его внушительный зад расплылся по седлу, слившись с ним воедино.
– Ну, теперь-то ты все понял? – с сомнением в голосе спросил Флинн. За последние восемь дней совместной охоты он потерял всякую уверенность в способности Себастьяна выполнять простейшие инструкции, не внося в них какие-то самодеятельные коррективы. – Плывешь по реке до острова и грузишь слоновую кость на дау. Потом берешь все каноэ и возвращаешься сюда за следующей партией. – Флинн сделал паузу, чтобы голова Себастьяна смогла как губка хорошенько впитать сказанное. – И, ради Бога, не забудь про джин, – добавил он.
– Да все в порядке, старик. – С восьмидневной черной щетиной и облупленным от солнца носом Себастьян уже начинал походить на настоящего браконьера. Широкополая тераи[10]
, одолженная ему Флинном, была надвинута до самых ушей, а острая как бритва слоновая трава превратила в лохмотья штанины брюк и поистрепала некогда начищенные ботинки. Кожа на запястьях и за ушами распухла и пылала, покраснев от укусов насекомых. От жары и бесконечных пеших походов он совсем исхудал, черты лица обострились и огрубели.Они стояли под акацией на берегу Руфиджи, наблюдая за тем, как носильщики заканчивали грузить в каноэ бивни. В жарком воздухе над ними висело вонючее пурпурно-зеленоватое марево. Себастьян настолько принюхался к запаху, что почти не замечал его. Слонов за последние восемь дней убили очень много, и исходящая от зеленой кости вонь стала для него такой же привычной, как запах моря для морского волка.
– Завтра утром к твоему возвращению ребята перетащат сюда все остальное. Загрузим полное дау, и поплывешь в Занзибар.
– А ты что, останешься?
– Еще чего. Нет, я махну на свою базу, в Мозамбик.
– А разве тебе не проще с нами на дау? Тут же небось топать миль двести. – Себастьян был трогательно участлив: в последние дни Флинн вызывал у него искреннее восхищение.
– Да понимаешь… дело в том, что… – Флинн замялся. Сейчас не стоило тревожить Себастьяна разговорами о немецких канонерках, которые могли поджидать возле устья Руфиджи. – Мне нужно назад, так сказать, в свое расположение, потому что… – Тут Флинн О’Флинн неожиданно вдохновился. – Потому что моя бедная дочурка совершенно одна и она меня ждет.
– У тебя есть дочь? – удивился Себастьян.
– Да, ты не ослышался. – Флинн вдруг преисполнился отцовских чувств и ответственности. – И сейчас бедняжка совершенно одна.
– И когда же я снова тебя увижу? – Мысль о расставании и о том, что ему вновь в одиночку придется как-то добираться до Австралии, огорчала Себастьяна.
– Ну… – Флинн старался проявить тактичность. – Я вообще-то об этом еще не думал. – Это была ложь. Он постоянно думал об этом на протяжении последних восьми дней. И уже не мог дождаться того момента, когда навсегда распрощается с Себастьяном Олдсмитом.
– А нельзя ли нам… – Обгоревшие на солнце щеки Себастьяна покраснели еще больше. – А нельзя ли нам как-нибудь сообща?.. Я бы мог поработать на тебя, поучиться чему-нибудь…
Флинн содрогнулся от такой перспективы. Он чуть не запаниковал, представив, как Себастьян постоянно таскается за ним, время от времени разряжая ружье.
– Вот что, Басси, мой мальчик, – с этими словами он приобнял Себастьяна за плечи своей ручищей, – перво-наперво тебе надо доплыть на этой рухляди до Занзибара, где старик Кебби эль-Кеб заплатит тебе твою долю. А потом ты мне напишешь, идет? Ты мне напишешь, и мы что-нибудь придумаем.
Себастьян расплылся в радостной улыбке.
– Мне нравится. Я с удовольствием, Флинн.
– Вот и хорошо. А теперь – мотай. Да не забудь про джин.
Себастьян встал на носу «флагманского» каноэ с двустволкой в руках, в плотно натянутой на уши тераи, и маленькая тяжелогруженая «флотилия», отчалив от берега, плавно «вписалась» в течение. Выныривая из воды, весла поблескивали в лучах вечернего солнца. Каноэ удалялись в сторону первого поворота вниз по течению.
Не совсем уверенно стоя в шатком суденышке, Себастьян обернулся и решил помахать оставшемуся на берегу Флинну ружьем.