Крик филина

– Здорово я их развеселил? Заскучали ребята. Ну, бывайте. – Он махнул милиционерам рукой и вслед за Журавлевым вышел на улицу. Взяв у лейтенанта газеты со своим портретом, Филимонов щелкнул ухоженным розовым ногтем по странице и с видимым удовольствием произнес: – Гренадер! Вот Ольга-то обрадуется! Ты сейчас куда? – поинтересовался он и, узнав, что Илья направляется на квартиру, задумчиво добавил: – С тобой, что ли, прогуляться? Ольга в госпитале, одному дома скучно. Она только вечером вернется, как раз и встречу.

– Составь компанию, – согласился Журавлев обрадованно: будет с кем по дороге поговорить.

Было два часа дня, самая жара. Высокое ослепительно-белое солнце нещадно жарило сверху, его лучи, с удивительной легкостью проникая сквозь спутанные ветви молодых тополей, немилосердно жгли загорелые лица редких прохожих. Не помогало даже то, что недавно проехала «поливалка», щедро разбрызгивая нагревшуюся в бочке воду: асфальт только парил, продолжая все так же источать невидимый жар.

По дороге им встретился дворник. Он по-хозяйски обстоятельно выметал березовой метлой набиравшийся в ямках густой тополиный пух и набивал им объемный тряпичный мешок.

На подходе к перекрестку улиц Советской и Базарной офицеры вдруг услышали тягучие звуки аккордеона.

– Пойдем послушаем, – предложил Филимонов. – Давно я эту музыку не слыхал. Мы ненадолго.

– Да мне и самому интересно, – с радостью отозвался Журавлев. – У нас в деревне, бывало, всю ночь молодежь гуляла. Уж такая развеселая жизнь была. Но ничего, бандитов переловим, опять заживем, еще лучше прежнего. Я в этом сильно уверен, – твердо заявил Илья и даже кулаком перед собой энергично потряс. – Иначе и быть не может.

Филимонов с усмешкой покосился на него, но промолчал.

Гармонистом оказался совсем молодой парень в линялой голубой рубахе навыпуск, в полосатых широких брюках, небрежно заправленных в солдатские кирзачи. Он сидел на деревянном ящике, удобно привалившись спиной к прохладной кирпичной стене одноэтажного здания старой постройки. Сверкая из-под потрепанного козырька клетчатой кепки веселыми глазами, он с ленивой медлительностью растягивал меха покоившегося на его острых коленях аккордеона. Лакированные клавиши отливали на солнце сахарным и дегтярно-черным блеском.

Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.

Парень пел красивым голосом, с надрывом; вскоре возле него стали собираться прохожие. Сопереживая герою песни, они тяжко и глубоко вздыхали, слушая слова новой песни, которая только-только появилась на радио, и еще не все могли ее исполнить сами и настолько жалостливо. Старушка, стоявшая возле гармониста, то и дело вытирала кончиком платка мокрые глаза и уходить не собиралась, надеясь со смиренной стойкостью выдержать до конца песни.

Стоит солдат – и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
Героя – мужа своего».

В этом месте парень пустил скупую слезу. Собравшиеся стали неспешно, с чувством благодарности, больше к главному герою песни, чем к исполнителю, бросать мелочь в жестяную банку из-под американской тушенки.

Симпатичное лицо аккордеониста с темными усиками над пухлой губой показалось Журавлеву знакомым. А тут еще этот музыкальный инструмент, на котором было что-то написано непонятными немецкими буквами. С нарастающей тревогой Илья принялся усиленно вглядываться в лицо гармониста. От сильного напряжения, от чересчур внимательного, до рези в глазах, взгляда по телу Журавлева прошла нервная дрожь, от волнения перехватило горло. Он с трудом сглотнул и с силой ударил себя несколько раз кулаком в грудь.

– Ты чего? – спросил встревоженный Филимонов.

Прерывисто дыша на капитана острым запахом табака, Журавлев приглушенным осекшимся голосом поведал Филимонову о том, что с ним произошло по пути из Тамбова в Инжавино, когда он добирался туда ночью на поезде.

– Да ладно тебе, – засмеялся Филимонов, – мало ли что может показаться. Пуганая ворона куста боится.

– Точно тебе говорю, – стоял на своем Илья. – Та картина у меня и сейчас перед глазами. Думаю, надо проследить за ним.

– Ну, брат, этак можно любого обвинить, – с явной досадой на его неуступчивый характер ответил Филимонов и, по-дружески приобняв Журавлева за плечи, сделал слабую попытку увести Илью. – Пошли, а то еще что-нибудь привидится.

Журавлев твердо снял его ладонь со своего плеча и хмуро сказал:

– Ты иди, не задерживаю. А меня очень интересует, куда этот певец потом отправится. Тут «на авось» никак нельзя.

– Тогда и я остаюсь, – ответил Филимонов. – Чем черт не шутит, а вдруг понадоблюсь.

Благодарно кивнув танкисту, Илья повернулся к парню.

«Совсем страх потерял, сучонок», – невольно подумал Журавлев, не сводя с него зорких глаз.