Крик коростеля

— Много вас ходит тут всяких! — сорвался Кутицын. — Только и слышишь: дай, дай, дай!.. Забыл я, что у тебя за нужда.

— Втулку баллера выточить нужно, а то старая руль не держит, — с улыбкой сказал Бобров.

— Руль не держит! — вскинул нахраписто подбородок Кутицын. — Вам без руля и жизни нет — не повернуть, не вывернуть! — Начальник ремонтной базы говорил громко, чтобы все вокруг слышали и голос его, и тон. — Эй, мастера! Чуете просьбу? Помогайте, не мешкайте. Он — главный сторож на нашем участке реки, всех ловит! Только меня ему не ухватить!

Бобров от слов этих вспыхнул: лицо покраснело, шея и руки. Но не звука не произнес. Про себя он решил: «Поймаю тебя, хвастун!»

…Так же вот плавно, погоже тек к закату июнь — нерестовый месяц. За два дня на базе флота втулку баллера выточили, Александр Константинович поставил ее. «Гарпун» теперь был на полном ходу, поворачивай его куда хочешь.

Излюбленным местом рыбалки Кутицына была Кашинская протока. Там Федор Сергеевич еще с осени замечал мелкие места с травкой-муравкой, где по весне так любят пастись осетровые. Там он и выставил хитро — мешком — рамчатые сети. Особенностью Кутицына было то, что опускал он снасти ночью, а рыбу вытаскивал поутру.

Однажды чуть свет Старший Ондатр направил «Гарпун» в Кашинскую протоку, издали всматриваясь в пространство через морской бинокль. Кутицын был у сетей не один — с сыном. Оба старательно выбирали рыбу, складывали в мешок.

«Гарпун» подошел к мелководью, насколько ему позволяла осадка. Браконьеры насторожились, но убегать не спешили. Вот загремит на катере лебедка, станут там спускать на воду мотолодку, тогда можно и поспешить.

Был тихий, ласковый час пробуждения. Летали стрижи в голубом небе, крачки падали в реку, заломив крылья, а тяжелые мартыны ходили кругами, высматривая, нет ли где полудохлой рыбешки. В такой ранний момент летнего утра далеко по реке слышен человеческий голос.

Бобров вышел из рубки и прокричал рулевому зычно:

— Вставай к штурвалу — поворачиваем отсюда! Нам тут нечего делать!

И «Гарпун» скрылся за Кашинским островом.

Отошли с километр. Александр Константинович спустил на воду мотолодку, снял с одной свечи «Вихря» провод. Мотор заработал натужно, с подвывом, как какой-нибудь малосильный трескун. А когда обогнули остров и вошли в протоку, подключили второй цилиндр.

Никто из Кутицыных и за шнур не успел дернуть. Сын Федора Сергеевича онемел, а отец бледный стал, за сердце схватился и упал ничком на дно лодки. Отдышался, поднялся и говорит:

— Пожалей меня, Александр Константинович, я сердечник. И вообще — твоя взяла.

— Сколько поймали — показывайте!

— Неполный мешок…

— И кострючков подбирали?

— Выкидывали. Только крупную стерлядь брали.

Кутицын мало-помалу пришел в себя, на лице его отразилась озлобленность. Он вытер с губ накипевшую пену, начал огрызливо:

— Не для тебя одного с Низкодубовым эта рыба растет и плодится! Скажешь — запасы подорваны? Слышал я эти песни! Травите чем ни попадя, а на мужике бедном отыгрываетесь!

Старший Ондатр прервал его:

— Ну, ты мужик, допустим, не бедный, а что запасы уменьшились — верно, и что травят рыбу с разных сторон — тоже правда. Потому и стоим на охране государственного богатства. А Низкодубов… Ему, может, и по рангу положено ценную рыбу есть, да много ли влезет в него, в одного-то?

Кутицын ощерился, начал опять частить словами, будто вылаивал их:

— Я Низкодубова знаю! Это еще тот пират по всем статьям! Он-то гребет и в карманы, и в пазуху, и в рот, и мимо, чтобы другим подручным его хватило!

— Я про это не ведаю, потому не могу ни согласиться с тобой, Федор Сергеевич, ни отрицать. Может, ты кое-что знаешь, может, лапти плетешь.

— А ты приглядись хорошенько к нему! Он золотыми шевронами прикрывается!

Бобров начал считать стерлядей, вытряхнув их из мешка. Отец и сын понуро молчали.

— Семью сотнями не покроете, — сказал капитан-инспектор, вытирая ветошью руки от слизи. — М-да! — Он задумался. — Все понимаем, все знаем, а делаем вопреки пониманию и знанию. Лет тридцать тому назад во всем Медвежьемысском районе на мотолодке ездил один киномеханик-передвижник, а остальные — на обласках. Много ли увезешь на долбленке и далеко ли уедешь? Зато теперь рыскают ай да ну! Три тысячи мотолодок в районе зарегистрировано! А если по всей Оби взять? По притокам ее? По Иртышу? И в сотню тыщ, небось, не уложишь! И каждый ездок урвать норовит…

— Прости ты нас, Константиныч! — сипло попросил Кутицын. — Понял, что зря бахвалился. Не суди, а лучше в дружину свою возьми — меня и сына! Смотреть, охранять вместе будем. Веришь ли!

— Верю. В дружину беру.

С годами Кутицын, верно, начал помогать ему в рыбоохране. Федор Сергеевич прекратил воровскую рыбалку, пресекал безобразников, о Боброве говорил с уважением, причмокивая губами и поднимая приплеванный большой палец правой руки. Дружба их крепла, но прервалась с неожиданной смертью Кутицына: сразил наповал мужика инфаркт…

9

Дождь-бусинец, начавшийся с ночи, зарядил надолго. Морось закрыла все небо, сеяла влагу с настойчивой надоедливостью.