Крик коростеля

Пароходы, подходящие к пристани, давно отвыкли подавать гудки: это им запрещалось, как церквам звонить в колокола. «Омск» подвалил к дебаркадеру молча, с какой-то особой медлительностью. Загремела якорная цепь, донеслись слова команды с капитанского мостика. Бобров посмотрел туда, в надежде увидеть знакомого капитана, но на мостике был другой человек.

По трапу сходили приехавшие. И Бобров вдруг увидел Глушакова, выносившего ящик пива. Он прижимал ящик к своему «глобусу», подняв жирный подбородок. На сытом, полном лице Сидора Ивановича выступила краснота — даже издали было заметно. Дышал он одышливо, округло открытым ртом.

«Это он где-то на ближайшей пристани сел, — подумал о нем Бобров, наблюдая за Глушаковым со стороны. — Вчера его видели здесь. Отпыхивается, видать, накачался уже пивком!»

И Боброву самому захотелось нестерпимо прохладного «Жигулевского».

К буфету на пароход повалила толпа. Последним вошел Бобров и спросил у вахтенного матроса о капитане. Матрос ответил, что их командир заболел, лежит в Новосибирске в больнице после операции на желудке. Александр Константинович посожалел и повернул назад. Вздумал обойти здание речного вокзала. Тут на глаза опять попался ему Глушаков. Сидор Иванович стоял с Никой Фролкиным возле машины. Оба смотрели на ящик с пивом, потом быстро и враз нагнулись, подхватили бутылки, поместили в голубой фролкинский «газик», сели и покатили.

«Фокус! — про себя изумился Старший Ондатр. — Что ж это получается, едрит твою в сантиметр? На днях Ника участвовал в задержании Сидора Ивановича на браконьерской тропе, а теперь с Глушаковым пиво распивать едет! Вот еще лишний факт, что Ника — потатчик «мошенникам».

Боброву припомнилось: нередко Ника угощал его сырокопченой колбасой, паштетами из свиной и гусиной печенки — импортными. Поначалу недоумевал: откуда такие деликатесы у Ники? Потом только понял: да с базы леспромхозовского орса! Своих магазинов леспромхоз еще не имел, но, едва начались строгости, запреты на то, чтобы напрямую с баз ничего не продавать, Глушаков приложил старание и маленький магазинчик открыл. Теперь все дефицитные товары с леспромхозовской базы перебрасывали туда, а уж там, в магазине, взять их было легко и с «черного» и с «белого» хода. Уносили дубленки, мохер, сапоги. И все было шито-крыто, рублем бито. А частенько и не оплачивалось. На них писали. Писали, что сам Глушаков и начальники участков, не расплачиваясь, уносили из магазина ящиками масло, колбасу, тушенку. На жалобы выезжали комиссии, контролеры, но результаты ревизий как-то стушевывались, покрывались туманом. Заведенный Глушаковым «порядок» держался устойчиво: Сидор Иванович умел прятать в снег или воду чадящие головешки. Уверен был: пошумят, побунтуют рабочие, да и мало-помалу стихнут.

Бунтари действительно утихомиривались. Чтобы не тратить нервы попусту, многие из них увольнялись, уезжали. Боброву часто думалось, что Сидора Ивановича давно бы пора с треском снять с директоров. А он все сидел в кресле, слыл уважаемым даже. План леспромхоз вытягивал, и этого, видно, было достаточно, чтобы считать Глушакова «руководителем на уровне».

Все эти думки промелькнули сейчас в голове Боброва. Интересно бы знать, о чем будут толковать за пивом Ника и Глушаков? Уж по его-то костям покатаются! Если б могли — спихнули бы с яра. Но не лыком он шит. А если и лыком, то крепким. Размочалишь, да не порвешь…

На обратном пути Александр Константинович встретил Павлуху Сандаева. Выяснилось, что Павлуха к нему заходил и не застал.

— Фролкин послал за тобой.

— Где ты видел его?

— На машине попался.

— Один?

— С Глушаковым.

— Ясно. Так что?

— Низкодубов стружку снимал с Ники по телефону за кражу со взломом на «Гарпуне».

— Ну, дальше?

— Ника сказал, чтобы к дальнему рейсу готовились. Возможно, появится здесь Низкодубов или его заместитель Быркова.

— Да, есть в управе такая… В рейд пойдем поутру…

Бобров, шагая к дому в набрякшем от влаги плаще, стал размышлять о делах своей службы. В рейд идти, конечно, удобнее всей командой — охват шире. В работу включаются сразу две мотолодки, одна из них снабжена рацией — легче устроить засаду и перехват. И безопаснее: при таком натиске браконьеры поневоле начинают поджимать хвосты, не горлохватничают, не кидаются с веслами, ломиками, как бывает, когда берешь нарушителя вдвоем или в одиночку. Да, хорошо, если дружно идти, согласованно. Однако заметил Бобров, что с Никой стало у них получаться хуже, чем без него. Была тут одна заковыка: субординация.

Когда Ника Фролкин участвовал в рейде, Бобров вынужден был подчиняться ему, районному участковому рыбоохраны, не оспаривать его действий и принятых им решений. Но чем руководствовался Ника при задержании? Осторожностью, избирательностью. С каким-нибудь мужичком попроще он не церемонился: схватит «за шкирку», конфискует ловушки, мотор, протокол «нарисует» по всей строгости и по форме. А задержит кого солидного, того постыдит, улыбнется искательно, отнимет сетку иль бредень и мягко скажет:

— Зайдете потом в инспекцию. Думаю, выясним, разберемся…