Крик родившихся завтра

– И чем она прекрасна? – Папаня шуршит бумагой, как крыса.

Ушки на макушке – у меня тот же вопрос.

– Ее посадили вместе с Надеждой, – говорит Дедуня. – И еще – она…

Как ни прислушиваюсь, а разобрать ничего не могу. Иногда на Дедуню находит вот так – неразборчивое бурчание.

– Неужели? – Папаня спрашивает. – Это не может как-то помешать?

– Ты нам скажи.

– Слишком мало данных. А как со внешним наблюдением?

– Без особых отклонений, – говорит Дядюн. – Шла маршрутом два дэ, заглянула в «Фрукты – овощи», кстати, опять пришлось за нее заплатить. Побывала в «Современнике». Там как раз и проживает новенькая.

– Я ей каждый день даю на карманные расходы, – говорит Маманя. – Но наша японка…

Глухой удар и полная тишина. Только посуда на столе дребезжит. И Дедуня:

– Никогда. Слышишь? Никогда не называй ее так. Даже здесь. Даже когда ее дома нет. Никогда.

– Да, Николай Иванович. Простите. Но деньги я ей даю, сами проверьте…

– Кстати, – говорит Дядюн, – об этом самом. Там в витрине выставлены разные фотографии, которые Надежда очень долго разглядывала. И была там одна пара сфотографирована. В общем, вот.

– Вот эта? – Дедуня.

– Ага. Снимок не ахти, пришлось второпях снимать. Я и подумал…

– Шеф, это что такое? – голос у Папани дрожит. – Что у нас на этот «Современник»? Кто там заправляет? Спецкомитет что-то пронюхал?

– Спокойно, – отвечает Дедуня. – Я наведу справки по своим каналам. Поглядим, кто там игрища затеял.

– Второго инцидента…

– Второго инцидента не будет, – говорит Дедуня. – И знаешь почему?

– Почему?

– Потому что ты успеешь раньше.

Опять они молчат. Долго. Колоколят ложечками в чашках.

– И еще, – говорит Дедуня. – К нам завтра знаменитый физик приезжает, буду постоянно с ним. Извольте со всем справляться сами.

– Ревизию проводить или урок вести? – спрашивает Папаня.

– И то, и другое, – кряхтит Дедуня. – Многостаночник. Чуть что не так, закроет нахрен шарашкину контору.

– Всё не наигрались в эту белиберду? Сколько еще нужно опровержений?

– Пока деньги на это дают, столько и будем опровергать. Или доказывать.

– Вы о чем? – встревает Дядюн. – Какие еще знаменитые физики?

– Настолько знаменитые, что его имя тебе вряд ли что скажет. Засекреченный по самое не могу, – ворчит Дедуня. – Есть у нас вялая программа на хлипком допущении, что если контингенту дозированно давать информацию повышенной сложности, то СУР замедлится. Вроде как тонус интеллектуальной мышцы повысится.

– Ха, – сказал Дядюн. – А она есть?

– Что?

– Интеллектуальная мышца?

– У кого как, – ответил Дедуня. – Насчет всех нас я уже сомневаюсь.

– Сегодня она сделала расчет, – говорит Папаня. – И мне кажется, он близок к тому…

– Кажется? – Дедуня.

– Дьявольщина! Именно кажется. Потому что… потому что я уже не понимаю большую часть того, что получаю! Ни черта не понимаю. Это как дошкольнику давать решать интегральные уравнения.

– Ты жалуешься? Насколько мне помнится, это именно твоя идея. Дайте мне Надежду, вычислительный центр, и я переверну весь мир. Разве не твои слова, Фил? Я выбил для тебя и то, и другое, и третье. И что теперь слышу?

– Шеф, вы же понимаете, с чем мы имеем дело.

А у меня появляется ощущение, что сейчас застукают. Однажды такое произошло. Заслушалась и не заметила, как пришла Надежда. У нее случается. Встает среди ночи и идет. Тут как раз Дядюн вышел, на Надежду и наткнулся. Ох, и перепугался он тогда. Еще бы – черные космы висят, голое тело светится от луны, глаза закрыты. В общем, пока они суетились, я бочком в комнату. Шито-крыто. С тех пор я настороже. Поэтому на цыпочках в комнату Надежды и еще раз убеждаюсь, что спит. И обратно.

– Что, если они были всегда? – Папаня говорит. – Что, если все дети – патронажные, а мы этого не замечаем, потому как вся мощь социума направлена на их подавление? Бытие определяет сознание, не разбирая, кто ты и какие у тебя способности?

– А как же синдром угнетения разума? – спрашивает Дядюн.

– Только не говори мне, будто взрослые умнеют, – хихикает Папаня. – Вы, Николай Иванович, про Робинзона слышали? Был в Спецкомитете такой чудак, он с идеей носился, что патронажных надо воспитывать вне общества. Где-нибудь в тайге. Без контактов с цивилизацией.

– Ну-ка, ну-ка, подробнее.

– Без подробностей. Я тогда в эти дела не вникал. Получал рассылку, как и все. Кажется, ему разрешили проект. Где-то в Саянах. Но потом – ничего. Хотя в этой гипотезе социальной обусловленности что-то есть. И вполне соответствует марксизму.

– Скорее дарвинизму, социал-дарвинизму.

– Спорьте, спорьте, – проворчал Дедуня, – а потом придет предписание посадить ее на коды. И тогда нам всем ничего не останется, как сидеть здесь на кухне и обсуждать марксизм, дарвинизм и прочий изм.

Опять молчание с прихлебыванием.

– Почему же она молчит? – Маманя.

– Сколько можно, – говорит Дядюн. – Ты каждый раз будешь спрашивать?

– Потому что я самая дура среди вас, – отвечает Маманя. – Я стираю подгузники, готовлю обед, глажу ваши трусы. Поэтому у меня и вопросы такие. Мать с дочерью должны разговаривать.